Ольга Хожевец - Пламя на воде

   - Прибью гниду! - Вдруг дернулся Беркет.

   Комин ухватил его за руку, веско выговорил:

   - Остынь.

   - Чаек он носил, ты слышал! Соломки постелил!

   - Остынь, говорю.

   - Вообще-то это похоже на Барса. - Вздохнул Беркет некоторое время спустя. - ``Спасибо'` говорить. И зла не держать - тоже. Слишком добрый он был, вот что я вам скажу.

   - Ты погоди еще, не хорони его, - пробурчал Комин совсем тихо. И обратился к тюремщику:

   - В какой камере он сидел?

   - В каземате, господин, в подвале, - робко проговорил Мофин. - Приказ такой специальный был, начальство распорядилось.

   - Веди, показывай. Волос, ты сторожи оставшихся.

   В каземате Рыцари уже побывали - когда проверяли все камеры подряд - однако внимательно не присматривались. Теперь же Комин вошел внутрь, пройдя по лежащей на скате двери, неторопливо огляделся. Камеру убирали, однако неаккуратно: не было соломы в углу, но валялась соломенная труха, на полу у стены виднелись какие-то пятна.

   - Посмотри наверх. - Негромко сказал Беркет.

   Несколько минут Комин задумчиво созерцал большое круглое пятно сажи на потолке, свежее, блестяще-черное.

   - Что это он тут такое делал? - Недоуменно спросил Беркет.

   - Не знаю, - покачал головой Комин. - Но теперь я, по крайней мере, не сомневаюсь, что Барс здесь побывал.

   И обратился к Мофину:

   - Рассказывай все по порядку.

   - Поступил он к нам рано утром, - заторопился тюремщик. - Переодели его, как полагается, в робу, посадили в камеру. Он не сопротивлялся, спокойный такой был, я даже удивился - редко у нас так садятся, обычно истерики... м-да. Принес я ему чаю. Потом - через часа так полтора, а может, больше, точно не скажу, приехал вельможа, отправился прямо к нему в камеру, да всю охрану выставил - наедине захотел говорить.

   - Что за вельможа?

   Мофин оглянулся по сторонам, перешел на шепот, будто в этой камере его мог услышать кто-нибудь посторонний:

   - Большой человек. Советник Его Величества, говорят, очень близок к Короне, считай, что правая рука.

   - Звать его как? Да не шепчи ты, говори нормально!

   - Ставрадар Деим, господин.

   - Долго они говорили?

   - Долго, господин. Мы уж извелись все - вы ж поймите, случись что, нам же отвечать. А и против воли господина советника не попрешь.

   - И вы не подслушивали? - Прищурился Комин. - Да ни в жизнь не поверю.

   Тюремщик вздохнул.

   - Не могли, господин; хотели, врать не стану, да не вышло. Когда дверь закрыта, разговору-то снаружи не слышно, а окошечко смотровое приоткрыть попробовали - советник как гаркнул на нас, дескать, закройте, да на засов, чтоб я слышал! Так и торчали под дверями, пока стука не дождались.

   - Ладно, дальше.

   - Дальше-то что. Около полудня обед разносили, потом я посуду убрал - еще все в порядке было.

   - Погоди. Советник когда ушел?

   - Да еще до обеда. Может, за час, может, чуть меньше. Только он из камеры-то ушел, а из тюрьмы не уехал: устроил инспекцию, все бумаги в канцелярии перевернул, и дела проверил, и накладные; часа три еще сидел, наверное.

   - В камеру больше не заходил?

   - До того, как тело обнаружили - нет.

   - Рассказывай дальше.

   - Слушаюсь, господин. Так вот, посуду я после обеда убирал - он живой был. У нас правила-то какие: сначала я смотровое окошко открываю, оно сверху и с решеткой. Командую отойти к противоположной стене, а потом уж отпираю нижнее. Так что посуду я забирал - он у стенки стоял. Потом я чай опять сварил, стал разносить.

   - Так чай ты не только в эту камеру носил?

   Тюремщик даже будто смутился слегка.

   - В моем ведении, господин, десяток камер на первом этаже, да тут еще каземат добавился. Чайком же я всех своих клиентов балую. Мне не накладно, а им радость, и здоровье сохранить помогает. Да. Ну, принес я чай, смотровое окошко открываю - а на нем, на решетке, кусок холстины привязан. Я даже испугался сначала, отшатнулся - вдруг подвох какой. Потом смотрю - холстина-то полосой оборвана и натянута, будто висит на ней что. Стал заглядывать - макушка виднеется. Тут уж я все и понял. Позвал людей, открыли мы дверь, сняли его. Советник тоже прибежал, волновался очень, сам петлю с него стащил, стал сердце слушать. Расстроился жутко, поздно, говорит, нашли, если б чуть раньше. Он, говорит, может, еще и не так виноват был, как расписали. Да видно, сам-то он себя больше винил.

   - Тело где? - Коротко спросил Комин, обрывая излияния тюремщика.

   - Все, как положено, сделали. - Вздохнул тот. - По инструкции. Дело-то громкое, того и гляди, проверки нагрянут. А положено нам тела вывозить не позднее, чем через три часа после установления факта смерти. И советник особо наказал, чтоб все по инструкции шло, без накладок, и так, говорит, прошляпили, ротозеи. А только кто ж знал, что он в петлю полезет? С виду вроде спокойный такой.

   - Ты сам-то уверен, что он мертвый был? - Подал голос Беркет.

   - А как же, господин, - испугался Мофин. - Я ж его сам и в холст зашивал. Да и как ему не быть мертвому, когда он на двери висел?

   - Куда отвезли тело? - Спросил Комин.

   - Есть местечко за городом, господин, я-то там не был ни разу, но рассказывали, будто там печь устроена специальная, с поддувом, как в кузне. Там их и сжигают, покойничков наших. Вроде бы как чтобы мать-земельку не обижать преступными-то останками. Только я всегда говорил - варварство это.

   - Кто отвозит?

   - Есть у нас двое рабочих конюшенных, они и возят.

   - Где они?

   - Да должны бы быть на конюшне.

   Комин взглянул на Беркета, тот выругался, рванул к дверям.

   - Если ты мне хоть в чем-нибудь соврал, - сказал тем временем Комин, беря Мофина за шиворот, - хоть капельку, хоть на вот столечко, ты представляешь, что с тобой будет?

   - Все правда, господин, клянусь!

   - Ты просто не можешь представить, что с тобой будет, - продолжил Комин так же спокойно. - Тебе воображения не хватит. Нет такого места на земле, где ты мог бы от меня спрятаться, понимаешь? А потому подумай еще раз, хорошенько. Память напряги, совесть, если осталась. Не торопись. И скажи - о чем ты забыл мне рассказать? Скажешь сейчас - жив останешься.

   - Все как было рассказал, - прошептал враз потерявший голос тюремщик. - Все как было, клянусь.

   - У кого есть ключи от камеры?

   - Их три всего. Один - у меня, второй - у сменщика, и еще один в ключной заперт.

   - А от ключной у кого?

   - У начальника смены.

   - Начальник смены здесь есть?

   - Есть, господин, с остальными сидит.