Андрей Попов - Кукольный загробный мир

— Скажи, что плохого я тебе сделал?

— Конкретно ты — ничего. Ракушка с собой?

Хара хлопнул себя по карману рубахи: он уже успел забыть, что в любой момент мог поговорить с Авилексом. Хозяйка замка нагнулась еще ниже и внушительно произнесла:

— Если хочешь выйти на свободу, приведи сюда двоих: Авилекса и Астемиду. Как ты их в этом убедишь — думай сам. Или прощай.

— Но зачем?

Страшная кукла больше не соизволила произнести ни слова — ушла она, следом ушел ее сиплый противный голос. Затухающие звуки шагов показались падающими в бездну каплями отчаяния. Хариами медленно сел на каменный пол, закрыв одну половину лица металлической, другую — пластмассовой рукой. Наверно думая, что таким образом укрылся от всех проблем.

Весь ароматный час Анфиона изумленно рассматривала свои картины, перекладывая их с места на место, потом взяла ракушку и связалась с подругой. Винцела пришла не сразу, изображая занятость. Но даже когда дверь открылась и в проеме мелькнула ее пестрая прическа, Анфи не соизволила поднять взора, бормоча себе под нос:

— Ничего не понимаю… ничего…

— Зачем звала? Думаешь, я в твоих художествах лучше разбираюсь?

— На-ка глянь! — Анфиона протянула подруге холст, на котором был нарисован Исмирал, возводящий свою новую ракету. В конце листа виднелась часть мраморной экспоненты, еще пейзаж дополняли четыре хижины Восемнадцатиугольника. — Глянь внимательней.

Вина как-то уже видела эту картину, она вообще здесь негласно считалась главным критиком. Все новое, что выходило из-под кисти художницы, в первую очередь шло на показ именно ей.

— Нормально вроде… ты хочешь, чтоб я тебя еще раз похвалила?

— Какая ты невнимательная! Я рисовала Исмирала чуть склоненного над ящиком с инструментами. Теперь он стоит в полный рост! Хвостовые оперения ракеты были еще непокрашены, а здесь… даже досок лежит больше, чем я изобразила!

Винцела задумчиво почесала макушку, не зная что и ответить. Перевернула картину вверх ногами, потрясла, как будто надеялась столь глупыми действиями собрать краски правильным пазлом.

— Вот еще, — Анфиона протянула другой холст. Это был автопортрет, изображающий ее саму за чашкой чая, которую она пригубила. — Когда я рисовала, то зафиксировала момент, как моя рука только тянется в сторону дымящейся чашки, понимаешь? Мне аж страшно теперь на это глядеть…

— М-м-м… — подруга издала некий задумчивый звук. — Да, я помню.

— А это вообще безумие!

На третьем холсте опять их родная поляна, мраморная экспонента, каменная книга, хижины и… ничего более. Хотя нет. Виднеется часть ноги Ингустина.

— Он что, уходит с полотна?!

— Да! Хотя был изображен полностью со скрещенными на груди руками.

— Ты хочешь сказать, о ужас… все они движутся?

— Нет, не все. Эти странности, как я заметила, происходят только на тех картинах, где изображены часы. Словно там тоже идет время: очень-очень медленно, но идет! На других же, без часов, все остается как было задумано изначально.

— М-м-м…

— Ну чего мычишь? Дельное есть что сказать?

— Это началось после того, как заработала мраморная экспонента?

— Да.

Винцела еще раз критически оглядела полотна и мотнула головой, ее разноцветная прическа на мгновение ожила волнами красок.

— Тут только Авилекс может разобраться, и то… не уверена.

— К тому же его нет, пропал куда-то. Страшно мне, понимаешь?

В это время слоняющегося по периметру Восемнадцатиугольника Фалиила мучила совсем другая проблема. Он все думал над словами звездочета, что их Сингулярность — целый мир, наполненный жизнью, — одновременно для других является простой математической точкой, лишенной даже самого минимального объема. Как такое вообще возможно? Фалиил крутил эту сложную проблему у себя в голове, поворачивал разными гранями, но только еще больше запутывался. Надо бы спросить у самого Авилекса. С этой простой мыслью он постучал в его хижину.

Ответа не последовало. Тогда Фали бесцеремонно вошел внутрь, окунувшись в царство бесконечных книг. Почти все они стояли высокими неряшливыми стопками, некоторые стопки даже поддерживали друг друга своими бумажными вершинами, дабы не рухнуть на пол. Все было предусмотрительно накинуто целлофаном — и это правильно, чернильники не дремлют, могут вновь явиться в любой момент. На одной из полок Фалиила привлекли ряды пухлых тетрадей: они стояли как-то обособленно и наверняка в них находилось что-то очень важное. Вообще-то Авилекс сильно раздражался, когда его личную библиотеку пытались потревожить извне, постоянно говорил, что здесь нет ничего интересного и что все самое ценное он уже давно прочитал да рассказал остальным. Но соблазн оказался велик. Фали взял крайнюю из стоящих в ряд тетрадей (она была заполнена лишь наполовину) и открыл последнюю запись:

996876 — 998 звезд

996877 — 1002 звезды

996878 — 1003 звезды

996879 — 1005 звезд

996880 — 994 звезды

996881 — 996 звезд

Так. Ну это слишком уж очевидно — звездочет считает звезды. Только вот что за длинный номер впереди? Может, счет дней? Взял тетрадь где-то из середины, ее страницы выглядели чуть пожелтевшими:

364112 — 990 звезд

364113 — 997 звезд

364114 — 997 звезд

364115 — 1000 звезд

Ого, кажется, версия подтверждается. Фалиил открыл самую первую тетрадь, желтизна и древний запах страниц которой заставляли испытывать невольное благоговение:

1 (я снова очнулся) — 999 звезд

2 — 994 звезды

3 — 991 звезда

4 — 996 звезд

5 — 1002 звезды

6 — 998 звезд

Фали задумчиво покачал головой, не делая поспешных выводов, потом воткнул тетрадь на прежнее место: даже аккуратно поправил ее, чтоб хозяин не заметил вторжения. Тут он увидел кожаную папку, тщательно спрятанную за полку, и, если б не торчащий маленький кончик, она бы так и оставалась нетронутой. Дальнейшая логика его действий проста: поскольку Авилекс что-то старательно прячет, значит, это надо обязательно посмотреть. Ну, хоть одним глазком да глянуть…

В папке оказалась лишь пара исписанных листков:

«Теперь я уже не сомневаюсь, что в любой музыке имеется три разновидности аккордов для ее аранжировки:

Малый аккорд (2 тона + 3 полутона).

Большой аккорд (4 тона + 5 полутонов)

Идеальный аккорд (9 тонов + 9 полутонов)