Андрей Попов - Кукольный загробный мир

Малый аккорд (2 тона + 3 полутона).

Большой аккорд (4 тона + 5 полутонов)

Идеальный аккорд (9 тонов + 9 полутонов)

Для второстепенных композиций достаточно малых или больших аккордов, но девять Великих симфоний, которые я написал, играются непременно только на идеальных аккордах, иначе просто ничего не получится! Вот их список:

Первая симфония: мелодия расширения мира и образование ойкумены.

Вторая симфония: мелодия рождения красок (великолепная композиция!).

Третья симфония: рождение из пустоты двух механических музыкантов (басовый и скрипичный ключ).

Четвертая симфония: создание механизма Тензора (да потечет по нотам время!).

Пятая симфония: сотворение водных ресурсов — озер и большой Логарифмической реки.

Шестая симфония: сотворение плюшевых зверей.

Седьмая симфония: сотворение бумажных птиц и проволочных насекомых.

Восьмая симфония: создание предметов обихода и всего необходимого для жизни.

Девятая (самая важная!): симфония Возвращения.

Над последней я трудился более тщательно, чем над остальными.

Итак, добавляя к сказанному, замечу, что в природе существуют лишь 18 истинных нот, из них 9 тонов:

Gim, Fal, Han, Rai, Ing, Har, Izm, Aht, Elr

А также 9 полутонов:

Ast, Gem, Vin, Anf, Ria, Lea, Kle, Tau, Ust.

Внимательно комбинируя их, можно добиться изумительного результата…»

Фалиил, дочитав до этого места, внезапно остановился: в голове крутанулась одна шокирующая догадка. Названия непонятных нот каким-то чудесным образом совпадали с первыми буквами их имен. В самом деле:

Gim — Гимземин.

Fal — Фалиил.

Han — Ханниол.

Rai — Раюл.

Ing — Ингустин.

Har — Хариами.

Izm — Исмирал.

Aht — Ахтиней.

Elr — Эльрамус.

Это так называемые «тона», а вот, в качестве окончательного доказательства теоремы, полутона:

Ast — Астемида.

Gem — Гемма.

Vin — Винцела.

Anf — Анфиона.

Ria — Риатта.

Lea — Леафани.

Kle — Клэйнис.

Tau — Таурья.

Ust —?

Последняя нота оставалась загадкой, какой-то ненайденной переменной, но главная странность все же заключалась в другом: почему в списке нет самого Авилекса?

Впрочем, думать было уже некогда: дверь скрипнула, появился хозяин хижины. Мигом оценил обстановку, злобно сверкнул глазами и, подавляя ярость, крикнул:

— Как ты… как ты посмел рыться в моих вещах?!

Ого. Таким раздраженным звездочета редко когда увидишь. Фалиил все продолжал стоять с открытой папкой и виновато опущенными глазами: что тут говорить — пойман на месте преступления. Теперь уже нет смысла отпираться, сочиняя витиеватые оправдания. Поначалу просто хотел извиниться, но потом…

— Скажи, почему нас отождествляют с какими-то нотами? Это ты писал?

На лице Авилекса произошла резкая перемена: брови сошлись у переносицы, только что пылающий взор сразу потух, как будто ему в лицо выплеснули целый ушат прохладной воды и остудили все эмоции.

— Ладно, потом как-нибудь объясню… а теперь будь любезен, положи где взял.

— Почему потом, а не сейчас?

Взгляд звездочета вообще стал болезненно тусклым:

— Хариами попал в беду, я и Астемида идем его выручать…

— Как… Асти-то здесь причем? Что за беда? — Фалиил тотчас забыл о всяких записях.

Вместо объяснения Ави вяло махнул пятерней, потом еле слышно пробурчал в пустоту:

— Таковы ее условия…

— Чьи условия? Короче, я иду с вами. Раюл и Ханниол тоже пойдут, никуда не денутся! Все вместе мы это авантюрное дело начали, все вместе и закончим!

Звездочет устало присел на стул: таким вялым и безынициативным он никогда еще не был. Лишь пожал плечами да угрюмо надвинул шляпу на лоб.

Больше всех сопротивлялась нежданным приключениям строптивая Астемида, она выпалила целый град вопросов: «почему я? зачем это? как далеко идти? можно без меня как-нибудь?», прежде чем звездочет смог вставить свое слово и выдвинул непробиваемый аргумент:

— Пойми, Хариами грозит опасность! Мы должны ему помочь!

Асти раздраженно покрутила косу вокруг запястья и нехотя согласилась:

— Так и быть, победили.

Раюл тоже долго морщился, всем видом выражая недовольство, но не пойти не мог. Со стороны это выглядело бы по меньшей мере легким предательством. Уже перед тем, как покинуть поляну, Авилекс шлепнул себя по лбу, забыв о чем-то важном:

— Хан, будь любезен, возьми у Исмирала лишний топор и крепких веревок побольше.

— Это зачем?

— Скоро все узнаете.

В путь двинулись почти сразу, без посиделок да излишних сантиментов, даже не попрощались ни с кем. Миновав туман абстракций, они окунулись в богатый лес ойкумены, насыщенный палитрой волнующих запахов и пестрыми звуками неизведанной жизни. Авилекс шел впереди: все время молчал, а на всякие вопросы либо отмахивался, либо отвечал односложно — будто у него в карманах осталась лишь пригоршня слов, и он экономно бросает их по одному на ветер. Фалиил двигался весь обмотанный веревками, что со стороны выглядело весьма комично, Раюл всю дорогу бессмысленно размахивал топором, делая едкие замечания по поводу и без повода. Все увиденное подвергалось его циничной критике. Стукнувшись лбом об одно дерево, он вознегодовал:

— Я понял: оно назло здесь выросло! Заранее знало, что когда-то я пойду этой дорогой и долбанусь об него! Всю жизнь росло ради единственного момента торжества! — после импровизированной отповеди топор воспарил в воздух, и пара веток тут же отлетело в разные стороны.

Астемида шла поодаль от остальных, разглядывала птичек да беззаботных бабочек. Воздушные создания, порхая поблизости, иногда заигрывали с ней, понимая, что доставляют этим удовольствие.

Но на самой вершине блаженства находился, вне всякого сомнения, Ханниол. Ему выпала радостная возможность находиться рядом с Асти: смотреть на нее, разговаривать с ней, наблюдать как ее косой забавляется ревнивый ветер. Он готов был долгими часами созерцать эту картину, направляясь хоть через всю ойкумену. Его рыжая голова-вспышка на фоне темно-зеленого массива казалась каким-то кочующим инородным телом. И, если б ему была поставлена задача спрятаться где-то в лесу, то из-за своих излишне ярких волос он не смог бы этого сделать даже в радиусе двух сотен шагов.

Вот появилась река: она излучала глубокомысленную синеву, плескаясь беспокойными волнами. Невообразимые массы воды катились с востока на юг, и это происходило лишь потому, что весь мир был чуточку наклонен. Река говорила с ними языком невнятного рокота, хотела как-то выразить свои шумные мысли, но в итоге оставался один только шум, лишенный самих мыслей. Парафиновые рыбы то и дело выпрыгивали из воды, наслаждались моментом полета и, рождая фонтанчики брызг, опять весело уходили ко дну… во всяком случае, со стороны это выглядело как беззаботное веселье.