Иван Безродный - Аэлита. Новая волна: Фантастические повести и рассказы

— Говорят, он был коатлеклом.

— Был?!

— Ну, так рассказывают. Будто он чем только не отличился — и у повстанцев ходил в главарях, и в заливе пиратствовал, подарил правительству алмазную трубку в горах и был прощен…

— Бред какой-то. Ты же говорил — он танцовщик?

— Так ведь одно другому не мешает. Один его нынешний коллега рассказывал, что Кчун и на площади сидел. Искал смысл бытия.

— Нашел?

— А вот ты сама у него и спроси.

— Может быть… может быть…

Она вдруг отставила кружку, замерла вполоборота ко мне. Я не видел со своего места, что она там раскопала среди сокровищ мадам. Молчание становилось странным. Шутить-то я шутил насчет несчастье приносящих вещей, но… Поднялся, зашел со спины и увидел, что она рассматривает фотографии. Конечно, что ж еще!

Это были хорошие снимки. Надо отдать должное нашему страшилищу — дело свое она знает туго. Луна светила у нее над цветными городскими пропастями, но цвета почти не было. Отважный также был натуршик: фотографироваться на нашей верхней площадке, да еще на самом краю. Да еще у мадам… Я не любитель разных там выдрючиваний на темы человеческого тела и обратил внимание только на одну картинку, с парадоксальным крупным планом, где почти не было видно лица из-за распушившихся светлых волос. Видно, мадам поймала момент, когда он отрицательно качал головой.

Катерину творчество Квиах просто заворожило. Она перебирала фотографии одну за другой, разложила их на столе пасьянсиком, накручивала на палец рыжую прядь. Обо мне она позабыла совсем. Я торчал у нее за спиной до тех пор, пока это не стало глупо… Отошел на заранее подготовленные позиции — уселся в свое кресло и наблюдал.

Она вертела головой так и эдак, потом стала бормотать что-то, потом наконец стукнула кулаком по вернисажу: «Никогда же не видела его голым!»

С этими словами она села, но не на стул, а прямо на столе устроилась, посидела секунд десять, глядя в стену, потом лихорадочно собрала снимки и снова принялась их тасовать. До меня стало доходить, что она вовсе не любуется.

Прозвучал сигнал приема новостей. Я вышел в соседнюю комнату, где Кочет велел поставить принтер Мировой сети, и подставил ладонь под бумажную волну. Когда вернулся, Катерина все так же сидела на столе, понурившись и что-то рисуя пальцем на серебряном колене. Я вытащил из ящика пакаль и бросил ей. Просто так, без наития.

— Держи.

— Это что?

— Поможешь мне.

— Зачем?

— Надо. Это не сложно. Когда скажу, бросай монетку и говори, что выпадет: пакаль или ахав.

— А… где тут что?

— Ну, пакаль, — это вроде подушки с ушами. Ахав — это где физиономия. Разберешься?

— Угу.

Минут пять мы добросовестно работали. Так как пакаль был в других руках, я продолжал размышлять, что за дела у этой женщины с Кчун Шиком, отчего она делает вид, будто его не знает, и чем все это может обернуться. У меня, например, были свои счеты с этим господином: как раз тот случай, когда меня подвели браслеты Квиах. Майяское чудо, конечно, само рук марать не стало — оно просто не пришло в назначенное место, а явились какие-то гопники, втроем на одного. Боевые искусства хорошо смотрятся в кино; хоть я, вроде бы, наставников не посрамил, досталось мне все-таки на орехи. Помня о своем, я для Катерины построил две с половиной версии развития событий — месть за поруганную честь (!), правительственное спецзадание (?), и… в третьей версии тоже все как-то склонялось к разборкам и занесенному над горлом виртуоза сцены стилету…

— …пакаль… Дальше.

Молчание. Я поднял голову от записей. Катерина задумчиво катала монетку между пальцев.

— Как ты думаешь, давно она?..

— Ты о чем?

— Да вот об этом, — она пальцем босой ноги обвела валявшиеся на полу снимки.

— Там дата должна быть на обороте.

— Я посмотрела. В прошлом месяце… но этого быть не может.

— Почему не может?

У Катерины судорога прошла по губам.

— Слушай, а этот натурщик? Ты его, случайно, не знаешь?

— Почему я его должен знать?

— Она… все-таки с тобой рядом работает. Может, видел…

— Слушай, мадам находит себе натурщиков без моей помощи. Что тебя так прищемило? На тебе лица нет.

Она швырнула монетку, я поглядел — опять пакаль.

— То, что ты рассказывал про этого… Кчун Шика — можно этому верить?

— Не знаю. Я бы поверил.

— Тогда это другая жизнь, — пробормотала она с отсутствующим видом, нагнулась и собрала снимки. — Это — не он?

— Не кто?

— Не Кчун этот?

— Дай посмотреть… Н-нет. Вряд ли. По-моему, этот моложе. Хотя… тут же только силуэты, сам черт не разберет. А тебе-то чего надо? Чтобы это был он или нет?

— Чего мне надо? Чего надо… Откуда я знаю!

Я не то чтоб плечом пожал — так, только лопаткой дернул, понезаметнее. Женская логика!

— Ты ничего не думай такого… я просто ошиблась…

— Да ну, не извиняйся! Кстати, что ты стесняешься? Возьми снимок себе, если нравится.

— А… она?

— Мадам? Ты об этом не беспокойся. У нее, во-первых, негативы есть, во-вторых, она и не заметит, в третьих, она одержимая. Ловит таких вот фигуристых парней, в основном приезжих, и уговаривает позировать. Будущая слава в обмен на…

— …вот и этот так похож… — Катерина вела свой разговор, не слишком прислушиваясь к моим сплетням. — Конечно! — она вдруг тихонько шлепнула себя по лбу. — Если мне его где-нибудь еще раз повстречать, то только в вашем навыворотном Теночтитлане! С ума сойти… Так что ты говоришь?

— Возьми, говорю, себе на память.

— Пожалуй, — и она отвернулась от меня, уткнулась в кружку с соком.

Разговор наш на этом увял. То ли от увиденного на снимках, то ли от моего консервированного угощения Катерина сильно заскучала и ушла, когда стали собираться более-менее постоянные сотруднички. Она унесла-таки с собой один из снимков. Сказала, что вызовет такси, и я не стал навязываться. Видел, что она в досаде на себя.

На сей раз перестановки дали слово «Кахамарка». Это могло означать либо известный в городе ресторан южной кухни, либо… Либо собственно Кахамарку, то есть — собирайся, Тарпанов, и вперед, через экватор, в бывшую столицу инков… Я покатал в уме эту возможность — нет, не сейчас… Неизвестно, сколько я там проторчу. А Катерина уедет через неделю, много — через десять дней. Если я, конечно, не последний дурень и она меня не разыгрывает со своей этой комедией ошибок.

Таким образом, я решил загадку в пользу южной кухни. Но между мною и супом из акульих плавников в тот день еще были: совещание у Кочета (мелкая злоба дня, жалоба Квиах на то, что кто-то рылся в ее столе, трепетная, удивительно благоглупая речь редактора об Уважаемой Гостье и т. д.), затем я бездумно накропал обзор происшествий на автодорогах побережья — мартиролог на двадцать персон из лицедейской братии, мораль — не хрен ездить по горным трассам в обкуренном благодушии, как раз отрастишь зефирные крылышки… Потом сочинил три письма в редакцию, одно — от лица сексуально озабоченного подростка-эмигранта, и подкинул их Куц-Тхапан. Через полчаса она оповестила всю редакцию счастливым визгом и принесла мне же — похвалиться «этой грязной, гнусной провокацией». За следующий номер «Кетцаля» можно теперь было не волноваться. Я уже успел сходить к верстальщикам, посмотреть макет «Плясок скелетов», как всегда слишком эстетский относительно моего текста, но бороться с магистром Пудниексом бесполезно, у него три оксфордских диплома… Вернулся — под кактусом вдохновенно спорили и возмущались. Куц-Тхапан восклицала: «Пубертатная обсессия! Очевидный шок! Сексуальные игры матери!», и кто-то весьма здраво ей возражал (по-моему, Митлантекутли, водитель Кочета) — «приставить бы их всех… пусть станки двигают, или электричество вырабатывать, раз уж рукам покоя нету…» Хороший человек Митлан, зрит в корень. Не забыть подкинуть потом номер Катерине, как-никак ей обязан, ее и только ее имел в виду… увы, лишь мысленно…