Николай Романецкий - Утонувший в кладезе

— А для чего же еще?

— Какой ты все-таки странный! — Девушка снова засмеялась.

И тут Лейф не выдержал, сжал кулаки.

— Если ты будешь смеяться надо мной, я тебя поколочу!

Труда не испугалась:

— Поколоти, если тебя это возбуждает. А то я смотрю — ты холоден, как замерзший тролль!

Желание ударить ее сразу пропало.

— Что значит «холоден, как замерзший тролль»?

— А то и значит!.. — Девушка опять улыбнулась, но на этот раз улыбка ее не показалась Лейфу обидной. — Мы так и будем играть в вопросы и ответы?.. Тогда теперь моя очередь спрашивать… Знаешь, зачем у меня есть вот это? — Она коснулась руками покачивающихся мешочков на своей груди, приподняла их.

Лейф задумался, вспоминая все, что он читал. И вспомнил.

— Знаю! — вскричал он. — Знаю!!! Чтобы кормить рожденных тобой детей!

— Верно, — согласилась Труда. — Но не только для этого. — Она шагнула к нему. — Ну-ка, потрогай! — Она взяла его правую руку и положила на один из мешочков. — Сожми!

Лейф сжал ладонь. Странное какое ощущение, подумал он. Похоже на…

Додумать он не успел, потому что с ним что-то произошло. В голове зашумело — будто Тор угостил его богатырским ударом своего Мьёлльнира, — бросило в жар, невыносимо захотелось сжать и второй мешочек на Трудиной груди. Но, наверное, нельзя без спроса?.. А-а, будь что будет!..

Он и оглянуться не успел, как его левая рука сама собой проделала желаемое.

Труда тут же прижалась к нему всем телом.

И ощущения стали настолько необычными, что Лейф испуганно отшатнулся.

— Э-э, да ты же совсем невинный мальчик! — удивилась Труда. — Потрясающе!.. Ладно, сейчас я тебя научу. Пошли на кровать!

Дальнейшее происходило с ним — и как бы не с ним.

Вот Лейф плывет по Клетке, намертво вцепившись в мягкую руку Труды. Словно Од, вернувшийся из дальних странствий к златослёзой Фрейе… «Снимай одежду», — говорит Фрейя, развязывая ленточку на волосах, и он послушно раздевается… «Ложись!» — говорит Фрейя… Нет, конечно, жена Ода в книжках никогда не говорила таких слов — но Лейф не менее послушно ложится…

А потом девушка проделывает с ним такое, от чего он чуть не теряет сознание… В этом должна быть какая-то магия, но в чем она заключается, Лейф не понимает. Впрочем, понимать он и не стремится. Главное, что лежать меж раскинутых ног Труды удивительно приятно. Что-то странное происходит с его пенисом, а потом Лейф и вовсе перестает воспринимать окружающее. Остается в жизни лишь одно — восхищение и наслаждение, восхищение и наслаждение, восхищение и…

Когда Лейф пришел в себя, Труда, по-прежнему раздетая, полусидела на кровати и внимательно разглядывала его. Взгляд ее был каким-то новым, и альфар не нашел ему названия.

— А ты симпатичный малыш! — сказала она. — В первый раз любовью занимался, что ли?

— Так это и была любовь? — поразился Лейф. — В первый… Давай еще позанимаемся ею!

— Подожди, — сказала Труда, опять усмехнувшись, но усмешка тоже была новой. — Мне обещали хороший ужин.

И тут же лента у стены сдвинулась с места. На этот раз в Клетку приехали два подноса.

Труда, не одеваясь, встала с кровати, сняла с ленты подносы и переставила на стол.

— Для заключенного тебя неплохо кормят…

Лейф с удовольствием наблюдал, как она ходит по Клетке, как берет в руки поднос, как наклоняется над столом. Удовольствие оказалось странным — в нем не было ничего общего с тем, что он ощущал в постели, но оно было не меньшим. Если не большим… Вспомнились вычитанные в книгах слова — «легко», «свободно», «изящно». Слова эти очень подходили Труде и ее движениям.

— Садись.

— У тебя теперь родится викинг? — задал Лейф вопрос, который мучил его. — И он будет похож на меня?

— Викинг?! — Труда вскинула на него изумленные глаза, хлопнула в ладоши и снова расхохоталась. — Ой не могу! Уморил ты меня!

— В книгах у девушек всегда родятся викинги, — сказал Лейф обиженно. У него больше не было желания ударить ее. Наоборот, он бы убил всякого, кто поднял бы руку на это существо. Даже берсерка Эрика по прозвищу Веалокин (что означает Смертоносный) из дружины Олафа Покорителя!..

Труда перестала хохотать, тыльной стороной ладони отерла выступившие слезы.

— Викинги у девушек родятся не всегда, — сказала она. — А если родятся, то не всегда викинги. Чаще просто дети. А порой и вовсе безродные ублюдки…

— Не понимаю, — сказал Лейф.

— Плевать! — Голос Труды стал жестким. — Я здесь не для того, чтобы учить тебя жизни. Я должна научить тебя кое-чему другому… Давай-ка поужинаем, и в кроватку. Ты хоть и младенец, но мне понравился, а времени для уроков у нас еще много.

Они с удовольствием поужинали.

Лейф все время говорил не то, и Труда беспрерывно хохотала. Но ему теперь и вовсе нравился ее неудержимый смех — поэтому он говорил не то с еще большим энтузиазмом.

Потом Лейф сложил грязную посуду на ленту.

Труда встала из-за стола, потянулась. Мешочки на ее груди от этого поднялись, став еще более красивыми.

— А как называются эти твои мешочки? — спросил Лейф. Ему снова захотелось стиснуть их руками. И снова лечь на Труду.

— Мешочки! — Девушка опять прыснула, но лениво и негромко. — Мешочки эти называются грудями.

— Вот это да! — воскликнул Лейф. — А я всегда считал, что слово «грудь» имеет лишь единственное число!

Она опять потянулась:

— Ну! Так и будешь стоять, словно заколдованный тролль? Давай-ка, покажи, чему научился. Сделай мне викинга! — И вдруг покачнулась. — Ой, что-то голова кру…

Она не договорила, уронила руки, еще раз покачнулась. И рухнула на пол.

Лейф хотел ее подхватить, сделал шаг. Второго сделать не успел — почувствовал неодолимую сонливость. Сил дойти до Труды уже не оказалось, а до постели было еще дальше. И он тоже опустился на пол. Подумал, что времени для уроков у них, кажется, не осталось, и провалился в сон.

Очнулся он на кровати. Судя по гомону птиц за окошком, было раннее утро. Лейф приподнялся на локте, огляделся.

Труда лежала рядом, лицом к нему. Волосы девушки разметались по подушке, подобно застывшим волнам неведомого желтого моря, а лицо словно было освещено солнцем — она улыбалась во сне.

Лейф осторожно стянул с нее до пояса одеяло, посмотрел на обнаженное тело, на тяжелую левую грудь, из-под которой выглядывала вторая — по-видимому, более скромная — подружка; на чуть выглядывающий из коричневого кружочка маленький бугорочек, отдаленно похожий на его собственные соски. Вот только собственных никогда не хотелось коснуться губами…