Светлана Зорина - Глаза тьмы

— Да? И чем же?

— Тем, что у вас у обоих всё в порядке, — с улыбкой ответил Диннар.

Как ни странно, Айнагур не стал отрицать, что в Эриндорне есть аллюгиновые зеркала, и совершенно не удивился, когда Эрлин потребовал у него ключ от склада, где они хранились. В последнее время он вообще ничему не удивлялся. Эрлина пугал его то тоскливый, то растерянный и блуждающий взгляд.

— Ты даже не спрашиваешь, зачем мне это нужно?

— Мой повелитель всегда знает, что делает, — бесцветным голосом ответил абеллург.

— Ты мог бы помочь мне.

— Я всегда рад служить моему повелителю. Я мог бы сказать тебе, что лучше не трогать эти страшные зеркала, но ведь ты всё равно сделаешь по-своему.

— И чем же они страшны, Айгнагур?

— В них можно увидеть самого себя.

— Зеркала для того и существуют.

— В обычном зеркале ты видишь то, что хочешь видеть, а чудесное зеркало Ханнума показывает только то, что есть на самом деле. Я уже видел себя. Я хотел победить смерть, но Ханнум напомнил мне, что я всего лишь человек.

— Ханнум? Что я слышу! Мой первый слуга поверил в сантарийских богов?

— Не знаю… Какая разница? Ты же сам говорил: богам всё равно, верим мы в них или нет…

— Не помню, чтобы я тебе такое говорил.

— Это было давно… Очень давно, но я всё помню. И тот карнавал. Ты нарядился смертью. Я бегал от тебя целый вечер, но ты везде меня настигал. Ты всегда был мудрее меня. Ты уже тогда понимал, что от смерти не убежишь, не спасёшься. Ни от смерти, ни от судьбы… Ханнум показал мне её. Она была в зеркале, за моей спиной… Она по-прежнему преследовала меня! И сейчас тоже… Я привык. Я уже почти не боюсь. Любовь и смерть — две стороны медали, и на обеих я вижу одно лицо. Твоё. Лицо моего бога… Пожалуйста, Ральд… Пощади…

— Я не Ральд! Я не знаю, кто я! А ты это знаешь. Тебе известно, откуда я и как здесь оказался. Почему ты не хочешь мне всё рассказать? Ты мог бы помочь мне! Ты хочешь моей смерти?

— Нет… — лицо Айнагура стало ещё темнее. — Ты не можешь умереть. Пережить твою смерть дважды… Нет! Я не позволю тебе умереть! Я думаю об этом дни и ночи… Пощади меня, повелитель! Не спрашивай меня, не спрашивай ни о чём… Хотя бы пока. Я тебя умоляю…

Айнагур замолчал и опустил голову. В последнее время он постоянно сутулился и так похудел, что Эрлину порой казалось, что широкие складки просторного одеяния абеллурга скрывают не тело, а пустоту. Или тень… Заострившиеся черты лица подчёркивали его сходство с хищной птицей. Он и ходил-то сейчас, как подбитая птица, которая не может взлететь и потому прячется по тёмным углам, словно желая слиться с тенью.

«Ванг, — подумал Эрлин. — Птица-оборотень… Кажется, это их называют живыми тенями».

Он повернулся и вышел из комнаты, оставив Айнагура одного. Ему всё труднее и труднее было разговаривать с этим человеком, вызывавшим у него одновременно ненависть, отвращение и жалость. Он чувствовал, что этот человек причинил ему зло. Непоправимое зло. Потому что любил его больше всех на свете. Потому что он только его всегда и любил. Иногда у Эрлина создавалось впечатление, что это чудовище любит его уже целую вечность.

«Я уже встречался с ним, только вот где и когда? — размышлял Эрлин. — Я не бог, но если верить Гинте, я живу не первую жизнь. Мы с ним знали друг друга раньше. Наверное, он и тогда меня любил. А я его нет…»

Ночью ему опять приснилось, что он бродит по горам. И он опять увидел харгала.

— Лайда, Лайда! — позвал он.

Зверь кинулся к нему, и Эрлину вдруг стало страшно. Он понял, что это не Лайда. Это был чужой, дикий зверь, который хотел растерзать его. Это были совсем другие горы. И другая жизнь…

Склад аллюгиновых зеркал оказался в подвале Белого замка, этажом ниже тех лабораторий, где до недавнего времени производился хармин. Куски аллюгина, обёрнутые плотной материей, покоились под грудой пыльной стеклянной посуды, сломанных приборов и прочего хлама.

— Отличная маскировка, — сказал Эрлин. — Кто бы мог подумать, что здесь, среди этого мусора, хранятся чудесные зеркала Ханнума!

— Дай я сам им займусь, без тебя, — предложил Диннар. — Всё же я учился у белых колдунов. Работать с аллюгином — значит вторгаться во владения Ханнума…

— Мне ли его бояться, Диннар? С каждым тигмом, с каждым днём я всё ближе и ближе подхожу к порогу его владений.

— Любой человек может сказать о себе то же самое…

— Я — не любой человек. Я пока что в роли бога, и мне неприлично бояться других богов. Каждый человек, проживая день за днём, приближается к вратам Ханнума, но не каждый видит их так отчётливо, широко распахнутые и готовые захлопнуться за ним в назначенный срок. Нас пугает неопределённость, но предопределённость иногда пугает ещё больше.

— Ты можешь просто свернуть с этой дороги, уйти в сторону. Я помог бы тебе скрыться…

— И я поселился бы где-нибудь в тихом, спокойном месте, — усмехнулся Эрлин. — Нет, так не годится. Кто-то решает за меня мою судьбу. И самое обидное, что не боги, а люди. Я хочу изменить свою судьбу, и если богам это угодно, они мне помогут, и Ханнум простит мне мою дерзость. И потом… Представляешь, что произойдёт, если я вдруг исчезну? Если народ потеряет своего бога? Начнётся смута. Может, конечно, абеллурги что-нибудь придумают и сумеют на время обмануть людей… Лжи и так хватает. Стоит ли её умножать? Диннар, я не бог, но я правитель, и народ меня любит. Я не могу бросить свой народ. И не хочу, чтобы меня считали трусом.

«Она ещё пожалеет о своих словах», — добавил он про себя. И заметил, что ваятель подавил улыбку.

— И всё же я помогу тебе с этими зеркалами, — решительно заявил Диннар. — Не потому, что считаю тебя трусом… Кстати, я уверен, тебя никто таковым не считает. Просто я лучше знаю, что такое аллюгин.

— Хорошо, — кивнул Эрлин. — Сколько бы на это ни ушло времени и сил, я до него доберусь. И поговорю с ним. Боюсь, Амните ещё долго придётся одной руководить испытаниями на Агерланде…

Друзья проводили перед аллюгиновыми зеркалами по несколько часов в день. Диннар шептал заклинания, но зеркала были пусты. Лишь излучали странный серебристый свет — то мягкий, приглушённый, то яркий, пульсирующий. Иногда в их глубине мерцали голубоватые и золотые искры, а порой они начинали исторгать из себя волны ослепительного сияния, и Диннар уводил Эрлина из комнаты. Он знал, что в такие моменты находиться рядом с аллюгином опасно.

Работа над дайверлином почти не двигалась. Амнита, которую всегда раздражала в людях несобранность, сама вдруг стала ужасно рассеянной. Временами на неё нападали то апатия, то какое-то странное возбуждение. Она не могла сосредоточиться, всё забывала и смотрела на сделанные ею же самой чертежи так, словно видела их впервые. Или как будто видела вместо них что-то другое.