Гай Юлий Орловский - Ричард Длинные Руки — князь

Следом выскочили перепуганные конюхи, я развел руками:

— Увы, моя лошадка очень спешила к хозяину… Мои извинения Беольдру.

Зайчик подставил мне бок, я вспрыгнул, не коснувшись стремени. Я позволяю выводить его конюхам лишь потому, что он может вот так, если далеко, на свист явиться хоть с другого конца света, но сейчас пусть Беольдр видит, я давно не тот оруженосец, что помогал везти мощи Тертуллиана.

На балконе мелькнуло белое, как у голубки, платье, сердце дрогнуло и омылось морем нежности, Азаминда вытащила из-за манжеты платок и помахала мне.

Я вскинул руку в прощании, арбогастр пошел длинными неторопливыми скачками, а Бобик весело унесся вперед, оглядывался с вызовом.

Ворота наконец остались позади, я припал к конской шее и шепнул, что да, можно по-настоящему…

Ветер злобно ревет надо мной, хотя я укрыт гривой, как надежным колпаком, Зайчик мчится быстрее, чем падающий с горы камень, Бобик несется рядом, но все равно что-то мне эти суматошные метания по своим землям кажутся уже не совсем, не дело гранда носиться вот так, словно я все еще непонятно кто.

Гранд вообще-то должен войти в одно зеркало и выйти из другого… Кстати, у леди Элинор именно такие, в смысле как раз можно проходить в раму, не пригибаясь, но было бы слишком просто, если бы у нее оказались именно эти. Да и она не настолько тупая, чтобы не попробовала с ними и этот вариант гораздо раньше, чем я, такой вот умный, додумался…

Я домчался до Савуази, а там, чтобы ничего не объяснять Вайтхолду и моим лордам, оставил арбогастра и Бобика сэру Ортенбергу, а сам пошел помыслить наедине, так объяснил сурово и загадочно, а сам втихую превратился в птеродактиля и поспешно шуганул в небо.

Зайчик и Бобик хороши для представительства, но все-таки птеродактилем быстрее, и всегда по прямой, и скорость, хотя, конечно, буду искать варианты получше. Там к Альдеру мог бы и с помощью подземного вихря, но как вспомню, что тот ходит только в глубине, а наверх нужно долго и мучительно подниматься по разным щелям в земной коре…

За Турнедо начались земли моей Армландии, я шел на большой высоте и сам удивился, какая она крохотная и как быстро впереди вырос чудовищный Большой Хребет.

Чтобы не возиться с перевоплощениями, решил преодолеть его поверху, но сердце екнуло, когда небо стало лиловеть и выступили звезды. Холод начал пронизывать лишенное перьев тело, а я все еще поднимался у каменной стены, уже десять раз назвал себя дураком, никакой экономии ни времени, ни сил, но наконец показалась верхушка горного хребта, я торопливо несся между пиками, все покрыто вечным льдом, наконец впереди обрыв, я домчался до него на обледенелых крыльях и пошел вниз почти в пике, разогреваясь на ходу.

Мир далеко-далеко внизу кажется весь покрытым снегом, пришлось долго идти вот так, ныряющей меч-рыбой, пока это снежное поле не превратилось в облачный покров. Я пробил перистые, слоистые и наконец кучевые, что ниже всех, и только тогда увидел ровную зеленую поверхность, что на самом деле не выкрашенный зеленой краской ровно выструганный пол, а вековой и могучий лес, лесище…

Часть третья

Глава 1

Крепость Валленштейнов по-прежнему впечатляет, хотя я уже повидал всяких. Огромная, просторная, с невероятно высокими и толстыми стенами, над воротами широкий крытый помост, сотня лучников или арбалетчиков перебьет половину атакующих раньше, чем те подбегут вплотную.

Надвратные башни даже с высоты впечатляют, как и машикули, я спускался неслышно, войдя в личину незримника и делая вид, что мимо по делам, это на случай, если кто с амулетом вдруг посмотрит вверх, затем выждал момент и нырнул вниз, стараясь укрыться высокой стеной второго корпуса, там между крепостной и этим зданием раньше было пусто.

Когда я вышел оттуда, отряхиваясь и делая вид, что живу вот тут, прямо между стенами, на меня сперва не обратили внимания, идет некто, ну и пусть идет, потом кто-то испуганно ойкнул, другие оглянулись, одна из баб завизжала.

Со стены послышался строгий окрик:

— Что там такое?

Я поднял голову:

— Мартин?.. Ты хоть когда-то в доме бываешь?

Он сбежал по ступенькам бодро, все такой же крепкий и широкий, лицо обветренное, подбородок широкий, а рот твердый, ничуть не растолстел и не изменился.

На меня в упор взглянули пронзительно-голубые глаза.

— Ваша светлость?

Я отмахнулся:

— Вообще-то «ваше высочество», но это все преходящее…

Он посмотрел непонимающе:

— Преходящее… это как? Скоро пройдет, а вы будете вашим преосвященством?

— И ты туда же, — укорил я.

— Я имел в виду, — сказал он, — принцем?

Я кивнул.

— И до вас докатились слухи, что герцог Готфрид будет скорее всего королем Сен-Мари?

Он охнул:

— Королем? Наш герцог?

— Ага, — сказал я с удовлетворением, — значит, я первым принес такую неоднозначную, да, я такой. Принесу так принесу! Потом все выносить приходится. И святых в том числе. Здесь все в порядке?

Он скупо улыбнулся:

— С того дня, как в этих краях появился сэр Ричард, все пошло на поправку.

— Леди Дженифер?

— Помогает леди Элинор, — сообщил он.

— Значит, — сказал я, — и с леди Элинор все в порядке?

— Вроде бы, — ответил он несколько суховато. — Да вон она и сама спешит…

По ступенькам, часто перебирая ногами и придерживая рукой волочащийся подол красного платья, сбежала Элинор, прекрасная с красными волосами, пурпурными губами и тремя рядами толстых коралловых бус на шее.

Я учтиво поклонился:

— Леди Элинор…

Прекрасная и эротичная, волосы такие же пламенно-красные, как и в тот день, когда я увидел ее впервые, только грудь вроде бы крупнее и чуть выше. Похоже, нет в истории эпохи, когда в моде была бы крохотная грудь, а леди Элинор с ее возможностями в изменении внешности явно ориентируется на примитивные мужские запросы, а они вообще-то у нас у всех в отношении женщин примитивнее не бывают.

Она заулыбалась, показывая ровные жемчужные зубки с острой несточенной кромкой, какая бывает только у подростков и очень молодых девушек.

— Сэр Ричард!.. Как мы рады!

— А как рад я, — откликнулся я дежурно.

— Нет, правда…

— Я тоже, — ответил я.

Она подошла вплотную, никаких поцелуев руки, я же теперь ее как бы сын, мы уже оба изо всех сил стараемся забыть, как пытала меня, распятого, на стене своего подвала, я не злопамятен, когда выхожу абсолютным победителем, но что-то в ее лице и сейчас прячется под улыбкой.