Ксения Медведевич - Ястреб халифа

Мубарак аль-Валид разбил лагерь в долине Хазра и послал в Куртубу голубя, прося дальнейших распоряжений.

Халиф прислал ему ответ незамедлительно: свернуть лагерь и идти к Куртубе, чтобы соединиться с Аммаром и идти на Исбилью. Подавлением мятежа в Альмерийа займется Тарик. Повелитель верующих передавал Мубараку слова сочувствия и соболезнования и уверял его, что нерегиль сумеет достойно отомстить за гибель юного Ибрахима ибн Сафара. Воины аль-Валида еще вьючили колья для частокола на верблюдов, когда по дороге на юг мимо них на рысях прошел корпус ханаттани — Ястреб выпустил когти и, свистя крыльями, летел к добыче.

-8-

Волшебная лань Бени Умейя

аль-каср Исбильи,

две недели спустя

В Девичьем дворике от зноя не спасал ни длинный пруд, ни тень под знаменитыми альмохадскими арками, опадавшими ромбами наискось развернутой шахматной доски. Желтоватый песчаник этой затейливой геометрии оттенял изразцовый пояс, идущий понизу беленых стен галереи. Рассаженные вдоль пруда лимонные деревца не колыхало ни малейшее дуновение. Прозрачный белый газ занавеси, натянутой между колоннами, висел неподвижно.

Айша протянула руку в сторону — смуглая лапка, звенящая золотыми браслетами, быстро подала ей платок. Девчонка-невольница довольно скалилась, прислушиваясь к гомону в комнате. За двойной подковой окна во внутренние покои стояла прохладная тень. Тоненькая колонна черного мрамора поддерживала сахарную резьбу арок, а собравшиеся за окном девушки казались невесомыми камышинками в своих зеленых и золотистых шелках.

Гомонили не без повода: сегодня ночью Абд-аль-Азиз ибн Омар, эмир Исбильи, наконец-то вошел к Лейла — и та, измученная, но счастливая, лежала на подушках, ожидая, когда ее позовут к придворному лекарю. Старшая смотрительница приказала умастить ей соски возбуждающим средством, и бедняжка натерпелась: Абд-аль-Азиз сломал печать девственности Лейла и штурмовал ее узкие ворота, несмотря на стоны, мольбы о пощаде и плач, раз за разом до самого утра. Но невольница была в долгу перед старой Хадиджей: губы ее распухли, а щеки были искусаны, зато господин даже не отпустил ее переодеться после первого натиска.

По обычаю эмир, насладившись девушкой в первый раз, должен был приказать увести ее из спальни и вернуть в новом одеянии и с пояском на талии. Эту тонкую золотую цепочку в аш-Шарийа называли «удилами Бени Умейя» — девушки при упоминании о знаменитой опояске краснели и закрывались платками, а мужчины довольно хмыкали и поглаживали бороды. Однако охваченному страстным порывом Абд-аль-Азизу было не до утонченных правил харима. Он повалил Лейла на подушки, и его зебб не давал покоя ни ей, ни ее бедрам до самого рассвета. Теперь юная невольница жаловалась подругам и на размеры страшного орудия, и на боль в ногах, которые ей так безжалостно развели и не давали столько времени сомкнуть — но жаловалась притворно, с истомой в голосе и в потягивающемся теле.

Айша усмехнулась: из комнаты выскользнули Мейа и Унейза. Обеих купили чуть менее года назад, и все это время невольницы ненавидели друг друга, соперничая за право доставить господину удовольствие. Теперь же они объединились перед лицом новой противницы. Шелестя тонким шелком шальвар и подолов, они прокрались к проему «смотрильни» за спиной Айши. Звенели колокольчики на ножных браслетах, слышался возбужденный шепот:

— О змея… Мы еще увидим, зачем вызвали лекаря! Посмотрим, что он сделает с ее фарджем, когда разложит на верхнем этаже Охотничьего двора…

Старый Зухайд аль-Хаттан осматривал женщин харима в галерее, служивший границей между мужской и женской половиной дворца, — ее еще называли Золотым коридором. Под его резными раззолоченными потолками смотрители водили присмотренных невольниц и наложниц в покои господина. И там же, в гораздо более скромно убранных комнатах, их принимал старый лекарь. Ширму ставили как раз над пупком женщины, а верхнюю часть тела на всякий случай закрывали широким шелковым одеялом с круглой дыркой посередине. В нее лекарь просовывал руку, чтобы пощупать пульс — ну или другую часть тела женщины, смотря кто на что жаловался. А ниже ширмы — меж бедер женщин — Зухайд мог полноправно распоряжаться по праву главного медика харима.

Завистницы надеялись, что Лейлу приготовят для дальних походов — в городе ходили слухи, что эмир может выступить с войском со дня на день — и пережмут ей детородные протоки. Но скорее всего, с насмешкой подумала Айша, угодившую Абд-аль-Азизу невольницу взнуздают тем самым пояском и закроют ей «бутон стыдливости». В лепестки цветка женщины вставляли тонкие золотые колечки, между которыми продевали цепочку, запиравшуюся на крохотный висячий замок. Запрут фардж на ключ, как предпочитала выражаться матушка Айши, — она могла говорить без обиняков, ибо Омар ибн Имран дарил ее своим особым расположением больше шести лет, и все шесть лет аль-Ханса не могла выманить у мужа ключ от «замка счастья» ни под каким видом. Когда Омар в конце концов стал навещать ее реже, лекари освободили ее от почетной обузы — и аль-Ханса с облегчением смогла прибегнуть к услугам чернокожих массажистов в дворцовом хаммаме. В отличие от супруга, рабы-зинджи делали что и как приказывала женщина, а евнухи, которым сохранили зеббы, но удалили яички, оказывались воистину неутомимы. Единственно, жаловалась Айше мать, мужчина, которого лишили возможности иметь потомство, становится капризен и мелочен — любовников приходилось всячески ублажать драгоценными подарками и молоденькими рабынями.

Для супруги Омара ибн Имрана подобные забавы были вполне безопасны. Она оставалась в хариме полновластной хозяйкой, так что и строптивый евнух, и случайная доносчица могли рассчитывать лишь на место в лодке с камнями, плывущей к самому глубокому месту Ваданаса. Впрочем, мужчины предпочитали смотреть на забавы скучающих женщин сквозь пальцы — в особенности летом. Летом, от одуряющего зноя, приправленного обильной специями пищей с дворцовых кухонь, жены и невольницы не находили себе места в тесных дворцовых двориках. По ночам из спален рабынь все чаще можно было слышать стоны наслаждения — девушки ласкали друг друга или платили за это черным евнухам с вечно готовыми к бою зеббами. Кто-то даже умудрялся подкупать смотрителей и водить в сады любовников. Время от времени в харим врывались мрачные бостанджи и выволакивали за волосы провинившихся невольниц. Их тащили к калитке в дальней стене сада, связывали, сажали в мешки и на верблюдах везли к реке и ждущим там лодкам. После очередной казни ночи в хариме становились тихими и спокойными. А потом страх смывало волной жаркого безделья и удушающей скуки, и женщины снова кидались в приключения, как в речной омут.