Ксения Медведевич - Ястреб халифа

Еще пятерых жен Бени Умейя людям ибн Хальдуна выдали горожане — причем выдали вместе с детьми. Несчастные пытались найти убежище у купцов, которым их мужья в свое время ссужали деньги, — а те, прослышав о награде за поимку жен мятежников и их детей мужского пола, связали тех шнурками от их же шальвар и привели в лавки городскую стражу. Когда печальную вереницу стонущих женщин и рыдающих детей гнали к дверям тюрьмы, весь город утирал слезы. Тайной страже показали еще на четверых мальчишек, прятавшихся в домах вольноотпущенников Бени Умейя — те тщетно надеялись выдать их за своих детей. Люди, собравшиеся посмотреть на юных пленников, цокали языками и показывали пальцами, одобрительно кивая: да разве можно перепутать таких красивых знатных отроков с потомством какого-то презренного простолюдина?

А затем в харим наведались свахи в красных одеждах. Всех невольниц приказано было отвести на продажу, а наложниц взять из дворца и выдать замуж на окраины и в джунгарские степи. Женщинам не разрешили взять с собой дочерей. Тех, кто уже пришел в брачный возраст, осматривали и ощупывали свахи, а остальные были слишком малы для дальней дороги, да и вовсе не нужны новым мужьям их матерей. Стон и крик стоял ужасающий: женщины рыдали, обнимаясь и прощаясь на веки вечные, плакали дети, заходились в крике младенцы. Когда свахи и их вооруженные гулямы закончили распихивать по паланкинам несчастных девушек, а смотрители харима передали стонущих невольниц торговцам, на дворец опустились сумерки. На женской половине остались лишь кормилицы с младенцами, рабыни-прислужницы и совсем маленькие девочки, которым еще не закрыли лица.

Аммар стоял на балконе и думал, что правильно поступил, не оставив при себе ни одной женщины из этих погруженных в скорбное оцепенение пяти дворов. Он бы не смог притронуться к невольнице, зная, что ее прежнего господина он приказал три дня назад обезглавить на площади, подруг отвести на рабский рынок, а детей утопить или продать в чей-то харим.

Когда сегодня в полдень из ворот тюрьмы, грохоча, выехало пять фургонов с наглухо закрытыми пологами, люди старались отводить глаза и не смотреть, как проезжают страшные повозки. Из некоторых можно было услышать тихий плач и стоны, но редкие прохожие, которые, несмотря на полуденный зной, все же попадались на улицах, отворачивались и старались всем видом показать, что заняты своими делами.

…Под балконом колыхались на ночном ветерке резные ветви финиковой пальмы. Аммар глубоко вздохнул. Ему еще ни разу так страстно не хотелось увидеть утро — утром весь этот кошмар кончится.

Тут за дверями в его комнаты раздался грохот и крики. И голос Хисана:

— Куда?! Куда ты ломишься, о бедствие из бедствий?! — и его же заполошное: — Господин! Господин! Тут самийа!…

Оборвавшийся голос и новый грохот известил Аммара о том, что его доверенный невольник, скорее всего, укатился вниз по лестнице башни, грохоча боками как пустой кувшин.

Вздохнув — испортить сегодняшний вечер не мог даже Тарик, хуже на душе все равно уже не будет, — Аммар прошел сквозь полотнища занавесей обратно в комнату. Через мгновение в нее влетел разъяренный самийа. Запнувшись в середине комнаты о столик для письма, нерегиль поддал по нему ногой и злобно заорал, потрясая кулаками.

Примерно этого Аммар и ожидал. Сначала нерегиля мучил его странный магический недуг. Потом три дня Тарик просидел затворником у себя в комнатах — видно, горюя по замученной аураннке. А сегодня с утра забежал к старшему катибу — кстати, как раз занятому составлением списков приговоренных к смерти, — о чем-то с ним переговорил и исчез из города неизвестно куда. Теперь сумеречник, видно, обнаружил, чем занимались все эти дни Аммар со своим вазиром — и решил проявить свою чистоплюйскую натуру.

— Как ты мог?! — Тарик метался по комнате, подобно самуму, сбрасывая на пол все, что попадалось под руку.

Устало вздохнув, Аммар шлепнулся на гору бордовых с золотом подушек, наваленных у балконного входа.

— У нас такие законы. И хватит орать, и без тебя тошно.

— Зако-оны?!..

Тарик задохнулся от нового приступа гнева, по-кошачьи зачихав и закашляв. Аммар стал терпеливо объяснять своему сумасшедшему командующему:

— Когда Бени Умейя поднимали этот мятеж, они знали, на что шли. По законам и обычаям аш-Шарийа поднявший мятеж род полагается истребить. Я же тебе говорил еще тогда, в Мерве, — их очень много! А раньше вообще перебили бы всех — и младенцев, и девочек, и наложниц с рабынями. Так поступили с родом Аби Сульма два века назад. Мой дед смягчил закон. Чего тебе еще надо?

Нерегиль от тирады Аммара просто ошалел. Он смотрел на своего повелителя молча, уже даже не чихая. Потом открыл и закрыл рот, глубоко вздохнул, подошел к Аммару и твердо сказал:

— Значит так. Если ты хочешь исполнять такие законы, учти — подавлять мятежи ты будешь без меня. Я с детьми и женщинами не воюю.

— Да ты что?.. — Аммар вложил в этот вопрос всю свою злость и жажду мести — самийа порядком измучил его и заслуживал хорошей трепки.

Тарик нахмурился:

— Если ты о том первом походе — это была ошибка. Я ее совершил — я за нее отвечу.

— А в масджид ты что делал со своими дружками? — прошипел Аммар.

В ответ нерегиль натурально взорвался и затопал ногами:

— Спроси кого хочешь — мы выпустили оттуда всех безоружных, не то что женщин и детей!! Мы не воюем с женщинами и детьми, ты понял или нет?!

— В любом случае, уже поздно что-либо предпринимать, — устало вздохнул Аммар. — Скоро рассвет.

И тут нерегиль фыркнул:

— Ну вот уж нет!

— Что нет?! — гаркнул Аммар.

На лестнице раздался топот множества ног:

— О мой повелитель!

В комнаты влетел Хасан ибн Ахмад — в халате поверх ночной рубахи, зато при мече и щите.

— Так вот ты где! — заорал командующий Правой гвардией, завидев застывшего на фоне светлеющих балконных занавесей нерегиля.

Тот уже сбросил свой длинный пыльный плащ и придерживал его одной рукой — серая ткань свернулась у ног. Ладонь второй руки лежала на рукояти меча.

— Стоять, — страшным тихим голосом приказал Аммар Тарику.

Это он уже видел: плащом, как крылом, противнику по лицу — а потом страшный удар через всю грудь. И добавил:

— Чего тебе, о Хасан? Еще и ты пришел сюда орать — что ж вам всем неймется-то…

— О мой халиф, — командующий Правой гвардией разложил меч и щит по разные стороны от себя и уперся лбом в ковер.

— Ну? — теряя терпение, рявкнул Аммар.

— Он убил двух моих людей и вернул всех в Куртубу!