Наталия Осояну - Первая печать

– Это ты во всем виновата.

– Что?!

– Ты ушла, поселилась далеко от отца, а ведь ему было так одиноко! – продолжала Сола, не обращая внимания на протестующий возглас Фиоре. – Если бы ты по-прежнему жила здесь, отец бы ни за что не стал уговаривать меня отпустить Геррета… мой сын был бы дома, со мной…

– Сонная болезнь никак не связана с домом, – машинально возразила Фиоре и лишь в этот миг поняла, что именно Сола ставила ей в вину. «Ты ушла, поселилась далеко от отца». – Ох… да, ты права… это моя вина…

Дочь книжника ее не услышала.

– Он уснул навсегда, – продолжала она. – А меня не было рядом. Я буду жить, стареть и в конце концов умру… он будет спать. Маленькая статуя из белого мрамора, прекрасная и вечная. Чужие люди будут заботиться о нем до тех пор, пока в Эйламе вовсе не останется никого в живых. Только дети, наши бедные спящие дети.

Фиоре зажмурилась: невыразительный голос Солы вдруг сделался ей неприятен.

…падение в бездну.

…смех Ньяги, торжествующий шепот воздушных фаэ.

«Не сейчас!!!»

– Ненавижу тебя, – сказала Сола. – За их любовь – ненавижу.

«Сейчас она меня выгонит, – подумала Фиоре. – Сейчас закричит, начнет руками махать…» Но этого не произошло: Сола по-прежнему сидела рядом с постелью Геррета, устремив безучастный взгляд перед собой, и не делала ни малейшей попытки избавиться от той, чье общество было ей неприятно. Фиоре вдруг ощутила страстное желание вернуть все – скандалы и ссоры, рыдания в подушку, сердитое ворчание Кьярана и безуспешные попытки Ансиль помирить сестер, – но у этого желания был горький привкус.

Невозможно. Несбыточно.

Так, как было раньше, уже не будет никогда.

– Я пойду… – сказала она, подымаясь. Сола еле заметно пожала плечами – дескать, мне-то что? – и тогда Фиоре вдруг сделала то, чего сама от себя не ожидала. Она наклонилась, поцеловала Геррета в щеку, которая была до жути холодной, и прошептала: – Я все исправлю, малыш. Совсем скоро ты вернешься домой.

Сола, конечно же, это услышала, и по ее лицу скользнула тень прежней яростной готовности защищать сына от всего мира – но всего лишь тень, не более.

Фиоре вышла из комнаты, очень медленно спустилась по лестнице на первый этаж, с трудом подавив желание войти в книгохранилище – ведь Кьяран, без сомнения, находился там. Ее не покидало чувство, что этот визит домой – последний.

Безумный план Теймара не сможет воплотиться в жизнь.

Им с Кьяраном больше не встретиться…

– Я знаю, ты меня слышишь, – негромко проговорила она, остановившись у двери. – Не буду ни в чем оправдываться, потому что моей вины в случившемся с Герретом нет, и тебе это известно. Но вот за что и впрямь хочу попросить прощения, так это за свою нерешительность. Мне следовало проявить упорство и подтолкнуть вас с Ансиль друг к другу… тогда бы ты не был так одинок…

Ничего не произошло.

– Я совершила ошибку, – сказала Фиоре. – Я думала, у нас все хорошо. А на самом-то деле не бывает ничего безупречного, потому что вещь без недостатков разрушается в тот же миг, когда появляется на свет. Если же она продолжает существовать, то это означает, что где-то имеется незаметный изъян – пятно или трещина. – Она помедлила. – Но там, где есть маленькая трещина, всегда может появиться большая. Прости, что я была такой… глупой.

Скрипнула дверь, приоткрывшись сама собой, будто от сквозняка.

«Уходи», – прошелестело за спиной.

– Ну да, конечно. – Фиоре смахнула непрошеную слезу. – Ухожу и не вернусь.

Домой она вернулась, когда отпущенное Теймаром время почти истекло. Ворвалась в мастерскую, словно вихрь; в поисках нужной кисти перевернула все вверх дном, а потом принялась с яростной решимостью рисовать на входной двери печать, которую перед уходом ей показала Имарис. «Запомни хорошенько! – сказала метресса. – Перепутаешь хоть одну черточку – и все, нас на части разорвет!»

«Не обращай внимания, она преувеличивает, – подал голос Теймар. Он стоял, облокотившись о стену, и ободряюще улыбался. – Если ошибешься, печать просто не сработает, и проход не откроется».

Фиоре особенно не задумывалась о том, кто из них был прав; она просто знала, что делает все правильно. Печать будто выжгли в ее памяти – всю, до мельчайших подробностей. Узор был сложным, поэтому опасения Имарис были вполне оправданными, но почему-то Фиоре с первого взгляда сумела выделить главное – основу печати, ее скелет, – а запомнить все остальное было нетрудно. Когда последний штрих был нанесен, художница отступила на шаг и окинула свое творение оценивающим взглядом. Печать, хоть и нарисованная на плоской двери, казалась объемной – чем дольше Фиоре на нее глядела, тем сильнее становилось ощущение тоннеля, который вел… куда-то далеко.

Голова закружилась; Фиоре закрыла глаза.

Подул ветер…

– Превосходная работа! – радостно воскликнула Имарис, хватая ее за руку. – Ты справилась! Из тебя и впрямь мог бы получиться отличный печатник, девочка моя!

– Мог бы, – прошептала Фиоре, словно эхо, и обессиленно сползла на пол. По ее щекам потекли слезы, все вокруг заволокло туманом, а голоса Имарис и Теймара вдруг сделались далекими и неразборчивыми. – Наверное, вы правы…

Печать медленно исчезала из ее памяти – так исчезали их следы на песке, по которому то и дело прокатывались морские волны. Теймар предупреждал, что так будет. «Спящий дар позволит тебе ее изобразить, – сказал он. – Но только один раз. Так будет с любой печатью, которую ты попытаешься использовать для усмирения дьюса. Прости, я ничего не могу с этим поделать!» В тот момент ей было все равно, а сейчас от жалости к себе захотелось куда-нибудь спрятаться и завыть, как побитая собака.

…исчезнуть, испариться, растаять.

…«Ты приносишь беду всем, кто оказывается рядом!»

…«Тебе нет места в этом мире!»

– Тс-с, тише, тише, – Имарис села рядом, обняла Фиоре, прижала ее голову к груди и ласково пригладила взлохмаченные волосы. – Ну что же ты расплакалась, словно маленькая девочка? Все только начинается, самое сложное еще впереди. Тебе нужно собраться.

– Не думаю, что это ее утешит, – заметил Теймар.

– Что, по-твоему, должно ее утешить? – язвительно поинтересовалась метресса. – Я не умею лгать. Одно из двух верно: или завтра в Эйламе не будет нави, или не будет вас двоих.

– А вы, почтеннейшая?

– Я же сумасшедшая, забыл? – отрезала Имарис. – И еще я маг из Цитадели.

– Начинаю жалеть, что не обзавелся патентом, когда представился шанс… – сказал грешник, посмеиваясь. – Сейчас, наверное, не переживал бы так за свою шкуру. Впрочем, будь я магом, меня бы здесь вовсе не было.