Наталия Осояну - Город и Мастера

Наталия Осояну

Город и Мастера

… и прокляли люди тот

день, когда создали Мастеров,

ибо поняли, что были слепы.

Также поняли они, что мир

уже никогда не будет таким,

как прежде, и что

уже ничего нельзя исправить…

… Город, как обездвиженный раненый зверь, лишенный пищи, глухо урча, медленно пожирал сам себя, пожирал изнутри. В его недрах рождались ненормальные существа — уже не люди, но ещё и не призраки, они вели странную жизнь, редко задумываясь о том, откуда взялась эта чудовищная смесь камня и железа, окружающая их. Да они вообще редко о чём-либо задумывались… они просто жили, раз за разом проходя постылый круг одних и тех же забав, одних и тех же забот, одних и тех же печалей. Иногда кто-то из них не выдерживал и, выбрав башню повыше, пытался улететь. Его тело, конечно, падало вниз, разбивалось об острые углы стальной арматуры, а душа, освободившись, взмывала к облакам. Из-под земли Мастера бросали ей вслед сети, но поймать, удержать душу не удавалось ещё никому из них.

Подземные Мастера были одержимы манией особого рода, и мания эта была — разрушать и строить. Это именно из-за них Город, уподобляясь змею Уроборосу, вечно терзающему собственный хвост, беспрестанно менял свой облик, пожирал сам себя и обновлялся. Редко хоть какие-то части его тела оставались неизменными надолго, в них постоянно что-то менялось. Бульдозеры ровняли с землёй старые здания, и через неделю-другую на их месте вырастало что-нибудь новенькое; правда, иногда Мастера забывали о какой-нибудь стройке, и она останавливалась, замирала в ожидании… но, опять-таки, не на долгое время. В Городе предположительно не сохранилось ни одного старого строения, но, по чьей-то неизвестной воле (возможно, всё тех же Мастеров) новый дом уже через неделю выглядел десятилетним, через месяц (если доживал) — пятидесятилетним, и так далее…

Летоисчисления в Городе никто не вел. Существа — назовём их всё же людьми — не чувствовали времени и не нуждались в его измерении, а Мастерам, живущим так долго, как вряд ли хоть кто-нибудь из людей мог себе представить, оно было безразлично. В отличие от людей, каждый Мастер четко знал свою цель, и, достигнув её, останавливался навсегда. Никому из них и в голову не приходило, что, достигнув одной цели, можно заняться воплощением в жизнь другой, ведь Мастера не старились и могли бы жить вечно. Нет, Город жил давно заведённым порядком, не пытаясь его изменить, и никто не удивился и не ужаснулся бы, узнав, что эта жизнь продолжается вот уже почти десять тысяч лет.

Но они, оставаясь по сути своей детьми, забыли об одном.

О том, что рано или поздно всё меняется…

— Вчера в газетах написали, что ученым

наконец-то удалось взвесить душу. Представляете себе?!

Они определили, что точно в момент смерти

тело становится легче на… на… не помню,

на сколько. Нет, вы только представьте!

Разве было такое возможно лет…надцать назад,

когда техника ещё не достигла такого развития?

… он мчался по узким коридорам подземного "муравейника", размахивая зажатой в руке добычей. В его неживой груди зарождалось странное чувство, а лицо постепенно приобрело непонятное, противоестественное выражение. Будь он человеком, то, возможно, назвал бы это чувство гордостью, а выражение лица — улыбкой, но он человеком не был и не знал, какое определение дать этому новому ощущению. Это, пожалуй, беспокоило его, но не очень — ведь задачей первой степени важности на данный момент было показать всем, что ему удалось сделать.

Завернув за поворот, он едва не столкнулся с Наставником, едва успев затормозить в самый последний момент. Наставник оглядел его рассеянным взглядом фасеточных глаз — он ничуть не разозлился и ни капли не испугался, ведь Мастерам было чуждо даже простое понимание подобных эмоций, — и тут только заметил Её.

Она была очень странным созданием, бесформенным, слабо светящимся, словно сотканным из бледного лунного света. Из самой середины её расплывчатого тела смотрели два огромных глаза — в них стоял ужас. Она была удивительна, но интересовала Мастеров лишь постольку, поскольку до этого им ни разу ещё не удавалось поймать душу.

Её тянуло вверх, она хотела улететь, но Мастера не понимали язык души, поскольку сами — пока — были неживыми.

"Как ты смог это сделать, Ученик? Твоя сеть ни чем не отличается от сетей других братьев, но им до сих пор не удавалось сделать то, что смог сотворить ты. Так в чём же дело?"

"Я просто успел, Наставник. Я оказался рядом, когда она прыгнула, и сделал всё очень быстро".

"Другие тоже были быстрыми".

"Я… оказался быстрее".

Он и сам не знал, почему всё так получилось. В чуждом мастерам языке людей существовало ещё одно странное и непонятное слово — "удача".

"Что же, — наставник пристально вгляделся в мерцающее существо, плотно укутанное в прочнейшую сеть. — Насколько я знаю, ты ещё не определил свою Цель… её я определю за тебя — ты будешь изучать это создание. Братья дадут тебе лабораторию и всё необходимое. Работай, Мастер, нам будут нужны новые знания о них…"

Недавний Ученик, а ныне Мастер, следуя отточенному за века ритуалу, склонил голову. Наставник проследовал мимо, словно тут же забыв о произошедшем, но на самом деле, конечно, он всё помнил — Мастера никогда ничего не забывают. Ученик-Мастер снова ощутил то же самое чувство, которое обуяло его в момент, когда сеть вернулась непустой. Это было странно, и он решил при первой же возможности навестить Техника: не исключено, что-то из его внутренних компонентов вот-вот сломается…

…прошло довольно долгое время, и

влияние Мастеров все росло. Это происходило

очень незаметно, и люди сами не поняли, что

случилось. Просто они проснулись однажды

утром под тотальной опекой Мастеров -

как под стеклянным колпаком…

… оказавшись в наглухо закрытой стеклянной колбе — Мастер выбрал самую большую, хоть и подозревал, что для души достаточно было бы и самой маленькой, — она сразу же взмыла к "потолку" своей необычной тюрьмы. Может, прозрачность преграды, её кажущееся отсутствие обманули это создание, а, может, небесный компас безошибочно определил направление, в котором следовало двигаться — вверх, к облакам. Мастер обозначил это как интересный момент, о котором следовало обязательно доложить Наставнику.