Наталия Осояну - Город и Мастера

Усевшись на стул (а, поскольку форма тела Мастеров всё-таки была в общих чертах человеческой, их помещения для жилья были обставлены всё-таки на человеческий лад, за исключением, разве что, кроватей — ведь Мастера не нуждались во сне), он вспомнил события сегодняшнего утра — все, до мельчайших подробностей.

Он вышел на поверхность, чтобы установить маркировочный маяк на старой башне, которую запланировали снести. С этой башни в своё время отправилось в вечный полет немало людей, и их тела, которые никто не удосужился убрать, давно уже вросли в землю.

Он часто здесь бывал, и хорошо знал это строение: узкое, изящное тело башни заметно наклонилось, угрожая в скором времени упасть и засыпать своими обломками окрестности. Предназначение её было так же непонятно, как и предназначение многих других построек — она не несла ни маяка, ни колокола, ни даже смотровой площадки, и напоминала, скорее, трубу. Лестница, скрывавшаяся внутри, заканчивалась ничем, просто обрывалась, и наверху мог находиться только один человек, для двоих там места уже не хватало. И там было опасно…

…зато очень красиво.

… выйдя из люка, он заметил существо — девушку, склонившуюся над одним из белых остовов. Едва заметив его, она с неожиданной прытью рванулась к входу в башню. Произойди это в любом другом месте, он бы не удивился — люди всегда спасались бегством при виде Мастеров. Он никогда не задумывался, почему…

… мы просто вас боимся.

… но здесь было понятно, что сейчас произойдет. Он побежал следом. У девушки было всего преимущества секунд десять, но она успела. Оказавшись на вершине башни, он лишь краем глаза заметил тело внизу, и метнул сеть, почти не успев отдать себе отчёта в том, что делает. И вот теперь…

… теперь я здесь.

Мастер вскочил. Он был в лаборатории один, он это точно знал, однако…

… однако, создание в колбе приобрело ещё более странную форму, чем прежде, и это надо было зафиксировать. Но он почему-то не торопился.

Она больше не билась в потолок. Она опустилась ниже, став плоской и симметричной, отрастив нечто вроде крыльев, причем глаза оказались по разные стороны от длинного и узкого тельца и обзавелись приспущенными веками. Такая форма была ему знакома: в какой-то древней книге нечто подобное было названо странным словом "бабочка".

Глаза очень внимательно следили за ним.

Отпусти.

Да, теперь сомнений не было. Это определенно была "бабочка", причем он даже вспомнил, какая — "Павлиний Глаз". Мастер подключился к записывающему устройству и принялся составлять свой первый отчет.

— Мне очень хотелось бы знать, каково

твоё отношение к смерти. Подумай

хорошенько и ответь. Только не торопись,

подумай, это важно…

— Говорить о смерти не менее глупо,

чем думать о ней или бояться её. Мастера вечны, пока

у них есть Цель. Когда её нет, значит, она

достигнута. Нет Цели — нет Мастера, только и всего.

— А люди?

— Что люди? Вы достигли своей Цели, создав нас.

Дальнейшее ваше существование лишено смысла…

Он поднялся на южную стену. В этом не было ничего необычного: каждый Мастер делал это регулярно, чтобы подзарядить солнечные батареи. Но вот для чего он взял с собой хрупкую стеклянную колбу с не менее хрупкой пленницей, Мастер и сам не мог сказать.

"Чтобы проследить за реакцией существа на новую обстановку", — напишет он в отчете. Но это будет не совсем правдой.

Он уже несколько дней внимательно следил за поведением этого странного создания, но никакой закономерности в изменениях его формы не наблюдалось. Почему-то он подумал, что она не обращает внимания на окружающую обстановку, и всегда следит только за ним, за своим тюремщиком…

Правильно.

… но в этом не было никакого смысла. Наставник сделал вывод, что существо неразумно, ибо от такой странной Цели — броситься в конце жизни с башни — нет никакой пользы, а один сплошной вред. Мастер согласился с ним, но не подал виду, что… думает на самом деле совсем о другом. Ему вдруг стало казаться, что существо чувствует себя плохо… что оно страдает.

Правильно.

И вот теперь он пришел сюда, рискуя разбить стеклянную тюрьму и навсегда потерять дорогую пленницу. Он стоял и слушал хорошо знакомые звуки Города, почему-то надеясь уловить в них какую-то новую ноту, ощущая растущее… беспокойство. Для новых чувств, которые овладевали им в последнее время, всё труднее и труднее было подобрать слова, их почти невозможно было описать. Поневоле он стал молчалив и… боялся теперь, что кто-то это заметит и отберет у него Её. Такая новая жизнь была труднее… да нет, она была почти невыносима.

Отпусти.

"Почему?! — мучительно вглядываясь в непроницаемые глаза, в который раз спросил он. — Что тебе там делать? Разве тебе здесь плохо?"

Нет ответа.

"Я не понимаю тебя", — он опустил колбу на шершавый камень стены и уселся рядом. Перед ними, насколько хватало глаз, простиралась Южная пустыня (вот это человеческое слово он хорошо запомнил — "пустыня" от слова "пусто"), и он знал, что с северной части стены открывается вид на бескрайний лес. Мастера выбирали именно эту половину, потому что здесь было больше солнца… но сейчас он встал и направился на север.

Каменная крошка вырвалась из-под его ступни и с шуршанием посыпалась вниз. Он осторожно вытянул голову, слегка наклонившись вперед. Высота была…

… головокружительна.

Мастер отшатнулся, ощутив невольное желание схватиться за что-нибудь. Высота притягивала, опьяняла, и он внезапно понял, что испугался.

Испугался, что остановится до того, как исполнит свою Цель.

И это было странно.

— Вы не находите, что отсюда открывается

прекрасный вид?

— О, да. Только он ещё и ужасен. Здесь страшно…

— Конечно. Но ведь в этом весь смысл…

Глядя на такую природу, чувствуешь себя

букашкой, муравьем, а цели свои и желания -

муравьиными, по сравнению с ЭТИМ.

— О-о, вы правы и не правы одновременно.

Уже одно осознание своей малости перед лицом

Природы говорит как раз о том, что вы приблизились к

пониманию её смысла. А муравьи… они-то как раз о смысле

думают меньше всего…

Прохладный ветер волновал верхушки деревьев. На северной стене никого не было, и Мастер понимал, почему: сырой воздух плохо действовал на его братьев. Он и сам бы ушел, но сейчас его волновало кое-что другое…