Марина Ефиминюк - Берегиня Иансы

Мужчина напротив выплюнул самокрутку на пол и растер окурок тяжелым сапогом, заляпанным грязью. Потом, обтерев руки о замызганный кафтан, оскалился еще шире, отчего его пышные усы ощетинились желтоватой от табака щеткой.

– Ну что, красавица? – прохрипел он, приподнимаясь с лавки и потирая руки.

Вдруг мне сделалось смешно. Господи, ну еще осталось, чтобы ублюдок покусился на мою девичью честь, потерянную в давнем отрочестве.

– Мужик! – Я подняла глаза и глянула на него глубоко да проникновенно, усадив его страшным взором на место. – Даже не думай отрывать свой паршивый зад от этой поганой лавки.

Разбойник, как и многие, не мог оторвать от меня взора, трясся будто заяц, брошенный в клетку к волку, и, вероятно, тут же вспомнил пронзительный взгляд Людмилы. Зубы его звучно щелкнули, а руки сами собой нащупали рукоять кинжала на поясе. После чего он сразу почувствовал себя спокойнее, даже смог сплюнуть на мои сапоги.

– Страшно, родной? – хмыкнула я и отвернулась. – Так просто сиди и бойся.

– Ведьма! – прошипел мужик для моей острастки и собственной бодрости.

– Хуже. Смертница.

Как раз тогда дверь приоткрылась и на пороге, испуганный и чумазый, появился постреленок с потемневшими от влаги волосами, одетый в замызганную мокрую рубашонку. Усатый разбойник так зыркнул на него, что тот только еще сильнее стушевался и тоненьким, совсем детским голоском промямлил:

– Там… госпожа… вас в дом зовет. – Он неопределенно махнул рукой и тут же вытер рукавом сопливый нос.

Разбойник вскочил с лавки, торопясь поскорее избавиться от моей компании, но схватить меня за локоть, чтобы поднять, побоялся, только буркнул:

– Тебе чего, девка, отдельное приглашение нужно?

Неухоженный сад тоскливо мок под дождем, утратившим прежнюю резвость и теперь только неохотно сеявшим мелкой влажной пудрой. В сенях дома нас встретила угрюмая высокая женщина с пустым ведром в руках. Видать, собиралась к колодцу. Ее сильное упругое тело, пахнущее потом и молоком, пряталось под домашним линялым платьем и измазанным мукой черным передником. Рано поседевшие волосы покрывала косынка. При нашем появлении она брезгливо поджала губы и стала выглядеть гораздо старше своих лет: как-то вмиг проявилась сеточка вокруг карих глаз и глубокая бороздка на переносице.

Женщина посторонилась, пропуская нас в кухню, наполненную запахами каши, хлеба и чего-то до омерзения кислого. Потом я поняла чего: это был запах сохнущих на натянутой веревке заношенных мужских портянок. Из-за печки, полный любопытства и страха, высовывался острый носик рыжеволосой девчонки, так похожей на нашего маленького провожатого. А в горнице, скрытой занавеской, кричали, гоготали и, кажется, били посуду.

Сорвав занавеску, под громогласный хохот к нам под ноги вывалился пьяный увалень. Смачно рыгнув, он приподнял голову, обвел кухоньку налитыми кровью глазами и провалился в тяжелый сон, уютно подогнув колени. В комнате за широким столом пировали завоеватели, во главе сидела Людмила в расстегнутой алой рубахе, без портов, бесстыдно расставив голые ноги, в руках – бутыль. Светлые хмельные глаза сонно и довольно рассматривали пахнущий перегаром разгул. Она хлебала прошлогоднее смородиновое вино прямо из горла, и бордовый напиток стекал по подбородку, капая на шелковый ворот.

– А вот и ты! – Она ткнула в мою сторону бутылью. – Будешь?

Я отрицательно покачала головой. Усатый стервец, мой тюремщик, оттолкнув меня, под гомон поспешил к столу и, выхватив из рук подельщика стакан, жадно опрокинул его в себя.

– Присоединяйся, – любезно икнула Людмила, с шальной улыбкой еще раз окинув взором компанию.

Я стояла на месте, чувствуя, как поводок предостерегающе сжал запястье.

– Что ты делаешь с теми двумя? – едва шевеля языком, спросила она, неопределенно мотнув головой.

Я не ответила и стала разглядывать ее, скорее, с удивлением. Так смотрят на забавную зверюшку, прекрасно понимая, что под мягкой пушистой шерстью прячется ядовитое жало.

– Отвечать!!! – вдруг заорала женщина, с размаху шибанув бутылью по столу, так что все присутствующие тут же примолкли и обратили ко мне свои взоры.

Не испугала, я только чуть усмехнулась.

– Вон все! – приказала Людмила, вытирая губы. Разбойники переглядывались, не торопясь оставить нас в одиночестве. – Я сказала, пошли отсюда к ядреной матери!!!

Заскребли, отодвигаясь, лавки. Мужички, опустив нечесаные немытые головы, застегивали на ходу пуговицы да ремни и быстро спешили к двери. Кто-то вытащил в сени и храпящего на кухонном полу пьянчугу. Мы остались вдвоем.

– Присоединяйся, – еще раз предложила разбойница. – Не хочешь? Неужели не голодная? Гы, – оскалилась она некрасиво. Между ее передними зубами, до странности белыми, темнела щелка. – Браслет покажи.

– С чего бы?

– Да потому что, – вытянулась девица, – один щелчок пальцев – и пшик, тебя нет.

– Меня и так нет. Чего лыбишься?

– Когда Роман Менщиков умирал, поговаривают, тебя все звал. Еще слышала, ты должна была стать его преемницей, – не успокаивалась она.

– Ты меня о Романе Менщикове поговорить позвала? Старика не жаль, подставил он меня. Наплевать на него. Собаке собачья смерть! – Я облокотилась на косяк, принимая видимо расслабленную позу, но внутри вся сжалась пружиной.

– Ты была бы достойна. – Людмила шумно отхлебнула вина и облизала алые, под стать цвету рубахи, губы.

– Вряд ли. Чего тебе нужно?

– Жизнь в лесу, среди мужичья, сложная, – начала она, прищурившись. – Эти, – она небрежно махнула бутылью в сторону двери, плеснув бордовые капли, – они же как звери – чуть ослабишь хватку и тебя растерзают. Все, что я вижу изо дня в день, – небритые рожи, ножи, смрадное дыхание, страх. Много страха. Им дышат и жалят, как гадюки, – сжав грязный кулак так, что косточки побелели, прошипела Людмила, устремив взор в мутное оконце.

– Разве тебе не нравится, что тебя боятся?

– Нравится, – кивнула она, – когда всю свою жизнь от твоих глаз передергивает даже твоих подельщиков, поневоле начинаешь получать удовольствие от искривленных ужасом физиономий. – Разбойница сделала шумный глоток. – Будешь? Брезгуешь? Конечно, что я, гроза полей и огородов, пугало оплеванное, и что ты – воровка с большим именем. Сорвавшаяся воровка, провалившаяся по всем статьям. Когда твой портрет приколотили рядом с моим, мы стали одинаковыми… А ведь я когда-то училась в институте благородных девиц, даже говорила на двух языках.

– Типичная история, – фыркнула я.

Людмила окинула меня холодным взглядом, очевидно рассчитывая на привычный страх, но встретила на моем лице лишь циничную ухмылку.