Марина Ефиминюк - Берегиня Иансы

Нас вывели со двора. Дверь сторожки была распахнута настежь. Ночной сторож, по совместительству конюх, валялся на пороге. Светлая рубаха его была черна от крови.

– Не оборачивайтесь! – гаркнул толстяк, когда Дарья перекрестилась на труп. Острие так сильно прижалось к моей спине, что я попыталась отодвинуться.

Было самое время появиться дракону, но отчего-то в этот раз он не торопился на помощь. Сколько я ни повторяла про себя, как детскую зубодробильную считалочку: «Давай же, немедленно прилетай!» – крылатая тварь будто растворилась в неизвестности.

А нам навстречу медленно и горделиво приближалась кавалькада всадников, в центре которой на белоснежной кобыле восседала женщина в изумительной алой рубахе, озаренная неровным светом факелов в руках приспешников. Судя по тому, как приосанились разбойники и с каким энтузиазмом длинный тюкнул по макушке Дениса, мы встретились с хозяйкой шайки.

На вид девица была чуть постарше меня, с длинной черной косой, а на ее лице блестели крупные светлые глаза с черными сокращающимися точками зрачков. От ее взора передернуло, возможно, всех, кроме меня. Ведь я-то никогда не боялась отражения собственного ясноокого взгляда.

– Савков Николай Евстигнеевич! – Она растянула губы в кривой усмешке и довольно подняла брови.

– Так вы знакомы? – тихонечко хмыкнул Денис и заработал очередной тычок. Впрочем, неожиданно для бандюги он тотчас ответил ему резким ударом локтя в солнечное сплетение, длинный даже охнул от боли.

На лице Николая заходили желваки, а глаза превратились в две черные щелки.

Девушка легко спешилась, выказывая гибкость и ловкость, небрежно бросила повод услужливо подоспевшему разбойничку. Чувствуя себя королевой положения, она не спеша подошла к нам, остановилась напротив меня и начала долго и со смаком разглядывать, а затем кивнула:

– Надо же, Наталья Москвина. Кажется, теперь я начинаю понимать, Николай Евстигнеевич, кому ты мстил, когда устроил на меня охоту.

– Если мы так хорошо знакомы, то попроси своего работничка убрать арбалет от моей поясницы. Нервирует очень, – потребовала я угрюмо.

– Потерпишь, – хмыкнула та, – о твоей живучести ходят легенды.

– Люся?

– Людмила.

– А почему Криворучка? Руки вроде не изуродованы.

– Ерничаешь, Наталья? Дед говаривал, что ты языкастая, – осклабилась девица.

– Надо же, сколько внуков наплодил Роман Менщиков, – хмыкнула я и буквально кожей ощутила, как щелкнул затвор арбалета, готовый освободить себя от стрелы, а меня от жизни.

– Заприте их куда-нибудь! – отрывисто гаркнула девица. – Утром разберемся! Мотька, надень на колдуна наручники и убери арбалет, а то и вправду кого-нибудь ранишь!

Кокетливо покачивая бедрами, она поспешила к своей свите. Тут Алевтина, все это время кусающая губы, вдруг завопила, огорошив нас всех:

– Постойте! – Она хотела броситься следом за разбойницей, но негодяй со шрамом схватил ее за локоть, удерживая. – Стойте! – Аля еще раз попыталась вырваться, длинная коса стеганула плеткой по спине, а глаза ее осветились полубезумным блеском. Люська недоуменно оглянулась через плечо. – Послушайте! Отпустите меня! Они украли меня из скита! – Криворучка уселась в седло и жалостливо покачала головой, никого не обманув своим напускным добросердечием. – Отпустите меня! – кричала Аля. – У нее! – Она неожиданно ткнула в меня пальцем. – У нее на ноге браслет! Дорогой! Очень! Заберите браслет, а взамен меня отпустите! Я не хочу оставаться здесь! Браслета хватит! Он дорогой, дорогой!!!

Не знаю, кто из нас был больше изумлен – я или Давидыв.

– Москвина? – уставился он на меня вопросительно.

Савков хмыкнул, пряча улыбку. Люська с интересом цокнула языком. Ее свита возбужденно загалдела, жаждая увидеть якобы дорогую побрякушку. Дарья прикрыла рот пухлой ладошкой. И все одновременно вперились взглядами в мои грязные порты, под которыми скрывалось настоящее сокровище.

– Какой браслет? – в унисон вопросили Денис с разбойницей.

Я молчала, только сверлила Алевтину злобным взором, но та, в истерике, не испытывала ни страха, ни стыда от совершенного предательства.

– Я видела, – повторяла она, как сломанная шарманка, – видела. На ее ноге. Заставьте ее снять сапог! Целая россыпь камней прозрачных, как капли!

– Королевская Невинность! – звонким дуэтом воскликнули Люська с Давидывым.

– Алевтина, закрой рот! – тихо и угрожающе прохрипел Николай.

– А что ты мне сделаешь? Что?! – корчилась та, словно в безумии. – Мне нельзя останавливаться! Нельзя!

– Так ты и вправду утащила Королевскую Невинность? Я думала, слухи все, – прошептала Криворучка почти восхищенно. – Ладно, всех заприте, а ее, – приказала она, кивнув на меня, – с нами.

Меня потащили вслед удаляющейся кавалькаде, в спину доносился вопль Дениса:

– Невинность – моя! Я коголь Окии! Бгаслет пгинадлежит казне!

Поутру, как только забрезжил дождливый рассвет, из деревни, крадучись и воровато оглядываясь, вышла невысокая брюхатая женщина. Одной рукой она вела за повод молодого норовистого конька, другой поддерживала большой круглый живот, облепленный мокрым платьем. Следом за ней семенил, разъезжаясь босыми ногами на скользкой дорожной глине, постреленок, круглолицый и курносый, с заметной синевой под правым глазом.

Под проливным дождем они вышли на опушку, едва-едва разминувшись с часовыми разбойничьей шайки. С трудом подсадив мальчонку в седло, женщина потрепала гриву конька и дала сорванцу строгий наказ:

– В городе скажешь – Петровку Люська заняла. Запомнишь?

Сын понятливо кивнул и наученным движением дернул повод, заставляя коня тронуться с места. «Храни тебя Боже!» – тихо прошептала женщина, перекрестив удаляющегося мальца.

Разбойник напротив меня гаденько ухмылялся и беспрестанно выпускал вонючие клубы дыма от дешевого табака. У меня слезились глаза, и хотелось чихать, а от вида давно не мытого мужика со слипшимися сальными волосами тошнило. В крохотном предбаннике было холодно и пахло сырыми досками. Низкий потолок давил, заставляя сутулиться. Вместо стекла оконце было затянуто мутным бычьим пузырем, свет через который проникал едва-едва. По кровле стучали капли дождя, и, просачиваясь через солому, обмазанную глиной, вода капала на пол. Ожидание было невыносимо. Поводок на руке нетерпеливо стягивался. Я следила, как тонкие медные кромки, будто живые, сжимались, а потом слегка отпускали, не позволяя расслабиться ни на секунду.

Вчера ночью погиб мой самый верный друг и наперсник моих скитаний. Трусливый и смешной Страх Божий просто любил меня и, видно, тоже считал красивой, как и Федька Ветров, сгинувший на просторах Тульяндии. Если бы бес очнулся, давно бы лаял под окном. Но он не прилетел. Не проснулся. Горько. Я сглотнула подступивший к горлу комок и громко шмыгнула носом.