Принцесса пепла - Лора Себастьян
— Кайзер так добр, он позволил мне сохранить свой титул.
Кайзерина Анке смеется.
— У кайзера много качеств, и доброта в их число не входит. — Она берет меня за руку, пальцы у нее холодны как лед. — Он всегда выигрывает, потому и стал кайзером.
Меня так и подмывает ответить: «Это потому, что он играет не по правилам». Разумеется, я молчу, од-нако кайзерина, похоже, читает мои мысли.
— Выживи, ягненочек.
Она целует меня в лоб ледяными губами и смеши-вается с толпой придворных; губы у нее черны от пе-пла.
ТЕЛО
Небо уже начинает светлеть, а свет луны — мерк-нуть, когда маскентанц наконец подходит к кон-цу; остаток вечера я провела, прячась по углам в на-дежде, что больше не попадусь на глаза кайзеру. Не знаю, то ли на меня подействовала атмосфера празд-ника, то ли нависшая надо мной угроза кайзера, но сна у меня нет ни в одном глазу, хотя руки-ноги на-лились тяжестью и совсем нет сил. Когда последние гости направляются к главному входу, я машинально иду за ними, готовясь провести оставшиеся до утра несколько часов, ворочаясь в кровати без сна, однако, подойдя к двери, я вижу Крессентию, в руках у нее две дымящиеся чашки с приправленным специями кофе.
При виде подруги на меня накатывает облегчение, но оно быстро тает, стоит мне вспомнить о спря-танном в моей комнате яде и о том, кого им нужно отравить. В голове проносится последний разговор с Блейзом, но я стараюсь об этом не думать.
— Ночь только начинается, — говорит Кресс, ши-роко улыбается и протягивает мне чашку.
Я благодарю ее и делаю глоточек. В Астрее было принято добавлять в кофе мед, корицу и молоко —
слишком сладкое сочетание для большинства кейло-ваксианцев, но Крессентия неизменно приказыва-ет подавать именно такой кофе. Уже не в первый раз я задумываюсь, поступает ли она так из-за пристра-стия к сладкому или потому, что понимает, как для меня важно это маленькое проявление внимания.
Вкус кофе напоминает мне дыхание мамы, когда она целовала меня по утрам, от этого воспоминания хочется плакать, и сердце болезненно сжимается.
Крессентия берет меня под руку и ведет не к глав-ному входу, где толпятся желающие покинуть зал придворные, а к маленькой двери в углу. Доброта подруги действует на меня словно удар ножом в сер-дце, меня гложет чувство вины, которое никак не за-глушить.
— Лучше бы мне лечь спать, Кресс, — говорю я. — Сейчас засну на ходу.
— Именно поэтому я и принесла кофе, — весе-ло щебечет Крессентия, сжимая мою руку. — За всю ночь нам так и не удалось поболтать, Тора.
— Знаю. Ты проявила себя отменной хозяйкой, и мне не хотелось лишать гостей твоего внимания. Но мы поговорим завтра, обещаю.
Крессентия искоса глядит на меня, но не отпуска-ет мою руку.
— Ты на меня сердишься? — помолчав, спрашива-ет она. Голос у нее такой жалобный, что у меня ека-ет сердце.
— Нет, — отвечаю я со смехом. — Разумеется, нет.
— В последнее время ты меня избегала, — наста-ивает подруга. — Целую неделю. И сегодня вечером тоже.
— Говорю же, я плохо себя чувствовала. — Прозву-чало это неубедительно.
— Удели мне всего час, Тора, прошу тебя.
Голос у нее такой грустный, что у меня сжимается сердце, и мне очень хочется согласиться. А почему бы мне, собственно, и не согласиться? Что ждет меня в моей комнате? Очередной спор с Блейзом и Арте-мизией? Цапля, пытающийся выступать в роли при-мирителя? Блейз непременно захочет поговорить о кайзере, о том, что он видел, а я не могу это обсу-ждать. Меня бросает в дрожь от омерзения при одной мысли о том, как тот гладил меня по бедру.
Если Блейз меня об этом спросит, я просто рассы-плюсь на части и потеряю ту малую толику уважения, которую они еще питают ко мне.
Общаться с Крессентией легче, потому что рядом с ней я должна быть Торой, а Тора не слишком-то задумывается о происходящем с ней. Прямо сейчас быть Торой для меня благословение.
— Хорошо. Пободрствую еще немного. — Сказав это, я какое-то мгновение колеблюсь, а потом при-знаюсь: — Я скучала по тебе, Кресс.
Подруга ослепительно улыбается, она прямо-та-ки светится в полумраке коридора, по которому мы идем.
— Я тоже по тебе скучала, — говорит она, а потом толкает плечом дверь.
Едва в лицо мне ударяет морозный утренний воз-дух, я понимаю, куда подруга меня привела. Серый сад. Под неусыпной заботой моей матери он был во сто крат прекраснее, и всё же даже сейчас в нем есть какое-то зловещее очарование. Он словно призрак былого места, полный своих собственных призра-ков. Пальцы-скелеты голых деревьев тянутся к небу, отбрасывая дымчатые тени на каменную почву в ту-склом свете занимающегося утра.
Кресс с отвращением морщит носик, оглядывая сад. Подобное место не по ней, она предпочитает яр-
кие цвета и музыку, суету и жизнь, и всё же, когда ее взгляд встречается с моим, она улыбается. Она дела-ет это ради меня, потому что знает, как много значит для меня этот сад, потому что понимает, как тяжела утрата матери и как важны скудные обрывки воспо-минаний о любимом человеке.
Меня с новой силой охватывает чувство вины.
— Всё из-за того обеда, да? — спрашивает подру-га. — Я заставила тебя надеть то ужасное платье, а по-том вела себя с тобой как ревнивая дура, когда ты раз-говаривала с принцем. Мне не следовало так себя ве-сти, это было... недостойно. Прости.
Слышать извинение из уст подруги так непривыч-но, что я на миг теряю дар речи от удивления. Я еще никогда не слышала, чтобы Крессентия перед кем-то извинялась, во всяком случае, искренне. Да, она мо-гла попросить прощения, чтобы что-то получить, но сейчас в ее голосе звучит неподдельное сожаление. Я улыбаюсь и качаю головой.
— Ты не можешь сделать ничего недостойного, Кресс. Честное слово, я на тебя не сержусь. — Судя по ее лицу, мне не удалось ее убедить, поэтому я беру Кресс за руку, пожимаю и, глядя ей прямо в глаза, вру, надеясь, что моя ложь сойдет за правду: — Принц ме-ня не интересует, даю тебе слово.
Крессентия закусывает губу и вперяет взгляд в свою чашку кофе.
— Может, и так, но ты ему нравишься.
Я смеюсь, словно подобное предположение совер-шенно смехотворно.
— Как друг, — заверяю
