Принцесса пепла - Лора Себастьян
Светлые брови Крессентии взлетают вверх, едва не исчезая под спадающими на лоб волосами, одна-ко ее губы продолжают улыбаться, и она толкает ме-ня локтем, призывая принять приглашение. Сейчас мне меньше всего хочется общаться с другом, но вы-бора нет, поэтому я опираюсь на его протянутую ру-ку и позволяю увести себя в центр зала, где кружатся в танце многочисленные пары.
— Ты свихнулся? — шиплю я по-кейловаксиански, почти не разжимая губ. — Если тебя поймают...
— Это же маскентанц, — отвечает Блейз тоже по-кейловаксиански с таким сильным акцентом, что его
речь звучит почти как кашель. — Вероятность моей поимки ничтожно мала.
— Мала, но она существует, — замечаю я, пытаясь не сорваться на пронзительный визг. — Кроме того, ты даже танцевать не умеешь.
— Я наблюдал, как это делают другие, — фыркает Блейз, пожимая плечами, потом кладет руку мне на спину, а другой рукой сжимает мою ладонь. Что ж, положение рук правильное, как раз впору для танца глиссадант, который играет сейчас оркестр, но двига-ется юноша неуклюже. Сквозь шелковую ткань и на-шитые на нее металлические чешуйки я чувствую те-пло его ладони.
— Только смотреть недостаточно, — ворчу я и мор-щусь — Блейз больно наступает мне на ногу. — Я бу-ду вести, а ты повторяй за мной.
Друг вздыхает, но подчиняется, так что в итоге у нас получается некое подобие танца. Мы кружимся среди других пар, почти теряясь в толпе, но я не на-столько глупа, чтобы не понимать: люди на меня смо-трят и гадают, кто этот незнакомец, додумавшийся пригласить на танец Принцессу пепла.
Интересно, думает ли Блейз о том, каково это, на-ходиться в этом зале после Вторжения, ведь в детст-ве мы не посещали балы по причине юного возраста. А вот наши родители, наверное, танцевали тут, воз-можно, они даже танцевали вместе и смеялись, потя-гивали вино из тех же золотых кубков, из которых те-перь пьют кейловаксианцы, поднимали тосты за мою мать, за богов и богинь Астреи.
Я напоминаю себе, что следует сердиться на Блей-за из-за того, что сказала Артемизия, но его близость приводит меня в замешательство. В последний раз мы с ним находились так близко, когда он меня поцело-вал. Он крепко держал мои запястья и намеренно не
смотрел мне в глаза. Он и сейчас избегает встречаться со мной взглядом, но, кажется, сейчас дело не в том, что Блейз не желает на меня смотреть, а в том, что чувствует бурлящее во мне возмущение.
Друг не знает, как погасить мой гнев, а я боюсь, что если открою рот, то рявкну на него, и тогда все ста-нут на нас таращиться, поэтому мы храним неловкое молчание — как будто играем в игру «ущипни меня», только со слегка измененными правилами. Кто из нас не выдержит первым?
На сей раз побеждаю я. Блейз начинает быстро, сбивчиво говорить, посматривая по сторонам, слов-но на меня глядеть ему страшно.
— Мне показалось, что это слишком удачная воз-можность, чтобы от нее отказываться, вдобавок с от-веденных нам как Теням мест ничего не слышно. Ар-темизия сотворила иллюзию: я — сын приехавшего с визитом герцога из Элкорта, Артемизия — ари-стократка из глухой провинции, а Цапля предпочел остаться невидимым и побродить под солнцем, то есть под луной...
— Ты мне веришь? — перебиваю я его, потому что чем больше он говорит о ссоре, которую мы толком не устроили, тем более серьезной она кажется.
Блейз хмурится и кружит меня, давая мне возмож-ность оглядеть зал.
Я с облегчением отмечаю, что большинство при-сутствующих не обращают на нас внимания, они слишком заняты собственными маленькими драма-ми, чтобы интересоваться моей. Однако некоторые всё же смотрят, включая кайзера. Наши взгляды на миг сталкиваются, и я холодею.
— Я... почему ты спрашиваешь? — Блейз заканчи-вает меня кружить и снова слегка прижимает ладонь к моей спине.
Это не ответ, хотя, возможно, таким образом друг пытается ответить на неудобный вопрос. Я понижаю голос до шепота.
— Я не стану рисковать всем ради глупых игр, Блейз. Я не мартышка, чтобы выполнять трюки, сто-ит тебе щелкнуть пальцами...
— Я никогда не говорил... — Блейз повышает бы-ло голос, но тут же спохватывается. — С чего ты это взяла?
— Артемизия сказала, это ты придумал отравить Крессентию. Энкатрио хватит, чтобы убить двоих, а во дворце полным-полно людей, заслуживающих смерти гораздо больше, чем одна испорченная девуш-ка. Так скажи мне, что не пытался в очередной раз заставить меня пройти по горячим углям, ради того чтобы доказать свою верность нашему делу.
Я чувствую, как напрягаются мышцы его руки под моей ладонью, и мне даже кажется, что кожа друга становится теплее.
— Я волнуюсь не о твоей верности, — говорит он, помолчав, — а о твоем разуме. Ты жила у кейловак-сианцев десять лет, Тео, и это так просто не спишешь со счетов.
Пусть Блейз всего лишь озвучил мои собственные опасения, но слово не воробей.
— Я уже тебе говорила, со мной всё хорошо. И ты не в том положении, чтобы судить о здравом рассуд-ке других. Полагаю, пять лет на рудниках тоже оста-вили свой след.
Я чувствую, что друг начинает закипать, но, не дрогнув продолжаю:
— Любой наш шаг грозит нам бедой, Блейз. И мне нужны люди, которым я могу верить и которые до-веряют мне.
Он смеется, но смех выходит безрадостный.
— И при всём при том ты, очевидно, не веришь мне, Тео.
Я хочу возразить, но Блейз прав. Да, мы хотим од-ного и того же, да, я верю, что друг отдаст жизнь, что-бы меня защитить. Но это верность из вторых рук — Блейз просто-напросто держит данное Ампелио сло-во. Он помогает мне из чувства долга, а не потому, что сам сделал такой выбор. Когда он меня поцеловал, я было подумала, что небезразлична ему как человек, а не как безликий символ, но я помню, как он стиснул мои запястья и отстранился, как отводил глаза. Я для него всего лишь обязанность, только и всего.
Он прав: я могу полагаться на него не больше, чем он на меня.
— Дай мне одну причину, — требую я. — Вескую причину, чтобы отравить Кресс.
