Во имя твое - Дмитрий Панасенко

в других деревнях пастухи за подобную работу получают две серебряные монеты. Гнуть спину за корку хлеба и миску объедков. В зной в дождь и в стужу. Терпеть их насмешки. Ты знаешь только как подчиняться, продолжаешь безропотно пасти овец в одиночку, даже не думая о том чего достоин на самом деле. Всю жизнь. Всю свою жизнь, ты только принимал затрещины и зуботычины. Никогда не требовал своего. Не спрашивал и не слушал. Позволял обращаться с тобой как со скотиной. Ха. Слабый, никчемный, глупый, бесполезный. Неужели ты решил, что я тебе отвечу? Ты ведь даже имени моего не знаешь. Но почему-то уверил себя, что все будет как в глупой, рассказанной тебе старым прохиндеем сказке. Одна жертва и любое твое желание исполнится? А ты не подумал, что мне просто не нужны подобные сделки? Или ты надеялся, что мне, покинутому, забытому, преданному собственным народом, достаточно будет несколько капель крови одной единственной облезлой и тощей овцы? Ну что, Дорди сын Фаранма по прозвищу Полбашки? Сам ведь знаешь чьей крови я хочу. По настоящему хочу. Уж точно не овечьей. Так и будешь сидеть, скулить о своей никчемной жизни, ссаться от страха в своей воняющей нечистотами норе, или все таки докажешь мне, что стоишь чуть больше коровьей лепешки? Давай, еще есть шанс. Думай, думай, думай. Давай, давай, давай. Ты ведь можешь. Вон, Ната третьего месяца как шестого родила. В дом пробраться как делать нечего. Муж ее небось уже с утра пьяный спит, а сама она наверняка курей кормит. Младенца в охапку и бегом в лес. Это жертва меня разбудит. Да разбудит. Вернет мне силы… И тогда… Тогда тебе ни люди чудища не страшны будут. Давай, давай, давай. Склонись передо мной, дай мне крови, стань моим жрецом. Моим голосом. Моей рукой. Во имя мое, неси мое слово, мою волю, мою силу, и я дам тебе все что ты захочешь. И даже больше».

Судорожно выдохнув выпучивший от смеси восторга и страха глаза подросток принялся заполошно оглядываться по сторонам. Прозвучавший в голове низкий, наполненный какой-то нечеловеческой силой, голос был настолько реальным, что Дорди на мгновение показалось, будто его обладатель стоит у него за спиной. Но на чердаке никого не было. Все та же сырость, грязь, паутина и сыплющийся за шиворот соломенный сор. И никого. Но ведь он точно что-то слышал. Стараясь двигаться как можно тише пастушок перевернулся на четвереньки и медленно пополз к окну. Голос прав. Хватит. Он слишком долго терпел. Слишком долго. К чему мучить себя сомнениями и страхами? Надо просто решиться. Просто решиться действовать. А сначала выглянуть и посмотреть. Просто выглянуть и посмотреть. Медленно. Аккуратно. Тихо. И если страшное чудище за ним не идет… Что же. Он сделает то чего хочет бог. Его бог. Да-да. Только его бог. Сильный бог, могучий бог, добрый бог. И тогда никто, никто, никто, больше не сможет его обидеть. В подвинувшуюся на четверть шага ладонь впилось что то острое и мальчишка чуть не вскрикнул от неожиданности.

«Это просто заноза мой маленький дурачок. Обычная заноза. Пара капель крови. А еще ты ведь знаешь — внизу никого нет. Если бы чудовище тебя увидело, ты был бы уже мертв. А теперь подумай. Подумай о том почему люди ведут себя так будто ничего не случилось? Подумай, мальчик. Четверть людей в селе просто пропала. Подумай, что в действительности должно было случиться после первого исчезновения. А после второго? Поиски собаки, прочесывание леса, весточка о помощи… Воины и жрецы в селе… Подумай почему здесь до сих пор нет ни солдат из крепости, ни охотников, ни егерей? Кто-то хочет взять этих людей себе. И у него почти получилось. Но это мои люди. Моя земля. Мое стадо. И ты можешь стать его пастухом. Давай, давай, давай…

Из уголка трясущихся губ Дорди потянулась тонкая ниточка слюны. Глубоко вдохнув через рот, подросток посмотрел на пострадавшую ладонь и сдержав болезненный стон вцепился в кончик засевшего под кожей кусочка дерева зубами. Голос бога был прав. Хватит быть трусом. Чувствуя себя так как будто только что проснулся и сейчас стряхивает с себя остатки сна, Полбашки встряхнул головой и оскалившись выплюнул занозу себе под ноги. Да что же это такое творится?! Неужели никто не заметил?! Надо предупредить пастора. И чужаков. Точно, они ведь вместе. И гнилоедка северная хоть и дурная но вон как дерется — они его защитят. Точно защитят. Или… или он послушается голоса. Голос ведь добрый. Ругает, но не зло. Предлагает… Это ведь так просто… так просто, украсть этого противного младенца у злой тетки Наты и тогда

«ВСЕ СКЛОНЯТЬСЯ ПЕРЕД МОИМ ВЕЛИЧИЕМ»…

Полбашки скорчился и заскулил от охватившей его затылок вспышки боли. К горлу подкатил кислый комок. — Я сделаю, сделаю, сделаю. Пробормотал он еле слышно. Расчертившие грязное лицо слезы потекли на пыльные доски с частотой дождевых капель. — Сделаю. — Выдохнул Дорди и снова всхлипнул.

«Хорошо, мой маленький пастух. Очень хорошо. Но ты слишком часто колеблешься. Не можешь отличить злое дело от доброго. Пришло время избавить тебя от сомнений».

Идущий от чердачного окна луч света закрыла тень. Чувствуя как его спина покрывается потом, а в животе разливается ледяной поток Дорди медленно повернулся к выходу.

— Во имя тво…

Договорить Полбашки не успел, тень удлинилась, стала плотнее, доски под ногами поплыли куда-то в бок и на Дорди опустилась черно-багровая тьма.

[1] Следователи.

[2] «Рак». В данном случае имеется в виду тип доспехов, когда нагрудник кирасы выполняется наборным из отдельных горизонтальных пластин, соединённых подвижными заклёпками и ремнями.

[3] Матка.

Не ведают что творят

— Аубыра… В голосе великанши слышалась глубокая задумчивость. — Никогда про таких не слышала. И этот, как ты его назвал… ми-но-та-врус. Слушай, Ипполит, я Гримвальде была, в топях, холмы вдоль и поперек исходила и даже до старой стены ходила. К городам древних. Чего только не видела. Но не таких.

— И не увидишь. — Пробормотал себе под нос похоже полностью погрузившийся в тяжкие размышления священник и на мгновение приостановившись принялся внимательно изучать палисад следующего хозяйства.

— Так он соврал, да? Ну и любите вы, южане страшные байки травить. Как будто вокруг страхов мало. — Обогнав пастора Сив облегченно рассмеялась. — А я ведь почти поверила.

— Не соврал. — Чуть заметно покачал головой ксендз. — Помолчи, дитя. Думать мешаешь.

Уперев руки в бока, дикарка недовольно нахмурила брови.

— Слушай, Ипполит, если ты еще раз