Мэрион Брэдли - Владычица магии
— Мерлин стал таким, каков он ныне, спустя многие годы, в течение которых он учился отличать реальное от нереального, — промолвила Вивиана. — Вот и тебе должно поступить так же. В мире и без тебя полно воинов, сын мой. Твое призвание — видеть дальше, чем любой из них, и, может статься, распоряжаться воинами по своей воле.
Галахад покачал головой:
— Нет! Леди, ни слова более, эта дорога не для меня.
— Ты еще слишком юн, чтобы понять, чего ты хочешь, — решительно отрезала Вивиана. — Разве ты не отдашь нам семь лет, — столько же, сколько отдал отцу, — чтобы понять, не это ли твой жизненный путь?
— Спустя семь лет, — возразил Ланселет с улыбкой, — я надеюсь, саксов выдворят-таки с наших берегов, и хотел бы я тоже приложить к тому руку. У меня нет времени на магические фокусы и таинства друидов, Владычица, да и не лежит у меня к ним душа. Нет, матушка, молю тебя: благослови меня и отпусти с Авалона, ибо, сказать правду, Владычица, я все равно уеду — с твоим ли благословением или без него. Я живу в мире, где мужи не позволяют женщинам вертеть ими по своей воле.
Моргейна отпрянула, лицо Вивианы побелело от гнева. Жрица поднялась с места: этой хрупкой, маленькой женщине ярость придала и стать и величие.
— Ты бросаешь вызов Владычице Авалона, Галахад Озерный?
Юноша не дрогнул. Моргейна видела, как побледнел он под темным загаром, и осознала, что под мягкостью и грацией таится стальная воля под стать самой Владычице.
— Прикажи ты мне это в ту пору, когда я еще всей душою жаждал твоей любви и одобрения, леди, вне сомнения, я бы поступил по твоему слову, — тихо произнес он. — Но я уже не дитя, госпожа моя и мать, и чем скорее мы это признаем, тем скорее перестанем вздорить и придем к согласию. Жизнь друида — не для меня.
— Так ты стал христианином? — яростно прошипела Вивиана.
Ланселет со вздохом покачал головой:
— Не то чтобы. Даже в этом утешении мне отказано, хотя при дворе Бана я за христианина схожу с легкостью. Думаю, я ни в какого Бога не верю, кроме вот этого. — И юноша положил руку на меч.
Вздохнув, Владычица устало опустилась на скамью. Вдохнула поглубже — и улыбнулась.
— Ну что ж, — промолвила она, — ты — мужчина, и принуждать тебя бесполезно. Хотя хотелось бы мне, чтобы ты все-таки побеседовал с мерлином.
Моргейна, всеми позабытая, видела, как пальцы юноши расслабились и напряжение схлынуло. «Он думает, она уступила, он слишком плохо знает ее, чтобы понять: Вивиана злится пуще прежнего», — думала про себя девушка. А Ланселет, по молодости, даже не пытался скрыть облегчения.
— Благодарю за понимание, леди. Я охотно обращусь за советом к мерлину, ежели тебе это в радость. Но даже христианские священники знают, что призвание служить Господу — это Господень дар, а не то, что приходит и уходит по желанию. Бог, — или Боги, если тебе угодно, — не призвал меня и даже не счел нужным дать мне доказательства того, что Он — или Они — существует.
Моргейне вспомнились слова Вивианы, обращенные к ней много лет назад: «Слишком тяжкое это бремя, чтобы нести его подневольно». И впервые в жизни девушка задумалась: «А как бы, глядя правде в глаза, поступила Вивиана, если бы как-то раз в течение этих лет я пришла к ней и объявила, что хочу уехать? Уж слишком Владычица уверена в том, что ей ясна воля Богини». Мысли столь еретические ее встревожили, и Моргейна поспешно прогнала их, вновь залюбовавшись Ланселетом. Поначалу девушку ослепили его смуглая красота и грация движений. Теперь она разглядела подробности: первый пушок на подбородке — Галахад не успел, а может, просто не счел нужным побриться на римский лад; тонкие, изящные, безупречной формы руки, предназначенные перебирать струны арфы или играючи управляться с оружием, чуть загрубелые на ладонях и на внутренней части пальцев и больше на правой руке, нежели на левой. На одном предплечье виднелся небольшой шрам, беловатый рубец многолетней давности, судя по виду, и еще один, в форме полумесяца, на левой щеке. Ресницы были длинные, словно у девушки. Однако ничего девичьего в его внешности не было в отличие от многих безбородых юнцов, глядя на которых и не поймешь толком, мальчик это или девочка; Галахад скорее походил на молодого оленя. Моргейне казалось, что ей никогда еще не доводилось видеть столь явного воплощения мужественности. Приученная к подобным рассуждениям, она подумала: «Мягкости женского воспитания в нем совсем не чувствуется, так что с женщиной он уступчивости не выкажет. Он отвергает черты Богини в себе самом, и однажды ему с ней придется непросто…» И вновь мысли ее смешались: настанет день, когда она сыграет роль Богини на одном из великих празднеств. «Ах, хоть бы его избрали Богом…» — пожелала про себя она, чувствуя, как по телу разливается приятное тепло. С головой уйдя в грезы, она не слышала, о чем говорят Ланселет и Владычица, но вот Вивиана произнесла ее имя, и девушка пришла в себя — точно до того плутала где-то за пределами мира.
— Моргейна? — повторила Владычица. — Мой сын провел много лет вдали от Авалона. Возьми его с собой, проведите день на берегу, если хотите, на сегодня ты от своих обязанностей освобождаешься. Помню, когда вы были детьми, вам нравилось бродить вдоль кромки воды. Сегодня вечером, Галахад, ты отужинаешь с мерлином и переночуешь среди молодых жрецов, что не связаны обетом молчания. А завтра, если не передумаешь, уедешь прочь с моим благословением.
Гость низко поклонился, и они вышли.
Солнце стояло высоко, и Моргейна осознала, что не успела на церемонию встречи рассвета, ну что ж, Владычица разрешила ей отлучиться, и в любом случае она уже не принадлежит к числу младших жриц, для которых пропустить этот обряд считалось заслуживающим наказания проступком. Сегодня она собиралась понаблюдать за тем, как юные послушницы готовят красители для ритуальных одежд, — а это дело можно беспрепятственно отложить и на день, и на два.
— Я схожу на кухню, возьму нам с собою в дорогу хлеба, — промолвила она. — Можно поохотиться на озерную птицу, если хочешь… ты ведь любишь охоту?
Улыбнувшись, Ланселет кивнул.
— Принесу-ка я матери в подарок нескольких птиц, может, она и сменит гнев на милость. Мне бы очень хотелось с ней помириться, — добавил он, рассмеявшись. — Когда она злится, она по-прежнему наводит на меня страх: совсем маленьким я верил, что, пока я не с ней, она слагает с себя смертную суть и превращается в Богиню. Но мне, наверное, не следует так о ней говорить: я вижу, ты ей очень предана.
— Она заботилась обо мне, точно приемная мать, — медленно проговорила Моргейна.
— А почему бы, собственно, и нет? Вы же с нею родня, верно? Твоя мать — если я не ошибаюсь — была женой герцога Корнуольского, а теперь — супруга Пендрагона… так?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});