Элизабет Мэй - Охотницы

Слишком поздно. Он замирает и всматривается в меня.

— Слезы, Кэм? — выдыхает он. — По какой причине?

Я не отвечаю. Не могу.

— Ты знал, что именно Сорчу я искала все это время.

— Айе, я знал.

Отвратительная мысль мелькает в моем мозгу, немедленно осушая все слезы. Руки сжимаются в кулаки.

— И ты позволил моей матери умереть?

Теперь он от меня отворачивается.

— К тому времени, как я отследил Сорчу до Эдинбурга, она уже нашла твою мать. — Его пальцы сжимаются на моих плечах, и это, похоже, непроизвольное движение. — Мне хватило времени лишь рассказать ей правду о том, кто она. Я советовал твоей матери покинуть город, но она не хотела тебя бросать. Тогда я отдал ей чертополох, который в ту ночь она отдала тебе. Она хотела, чтобы я спас тебя.

Я едва помню слова матери, которые слышала, когда она вплетала мне в волосы тот цветок. Я была так взволнована, что почти не прислушивалась. Она описывала, как подходит цветок к моим глазам. И велела никогда его не снимать — внезапно печальным тоном, который обеспокоил бы меня, если бы я тогда обратила на это внимание.

Я вырываюсь из его рук.

— Спасти меня? По-твоему, ты это делал, Кадамах?

Лицо Киарана застывает.

— Не называй меня так.

— Почему нет? Это ведь твое имя, не так ли?

Он удивляет меня, прикасаясь ладонью к моей щеке. Пальцы у него теплые, нежные. Прикосновение чувствуется так сильно, что я едва не поддаюсь соблазну прижаться к его руке, но взгляд Киарана меня останавливает. Его глаза сияют ярко, недобро и невыносимо.

— Рассказать тебе о том, кто откликался на это имя?

Его тягучий акцент возвращается. Это голос того, кто рожден повелевать, рожден убеждать. Он прекрасен и ужасен, он пугает и успокаивает, миллионы дихотомий, которые я могу лишь начать осознавать. Он хочет напомнить мне, что под кожей и костями сокрыто мощное, нечеловеческое создание, которое может убить меня, шевельнув пальцем. А я снова едва этого не забыла.

Я не могу ни говорить, ни двигаться, ни отвернуться. Его пальцы скользят по моей ключице, но это прикосновение холодное, словно лед, и становится еще холоднее. Мурашки покрывают мои руки.

— Кадамах жил ради разрушения. Он вырвал бы твою душу из тела и поглотил ее. И это было бы ему в радость.

Искорка страха возникает во мне, когда его губы касаются моей щеки.

— В именах заключена сила, Кэм, — говорит он. — Не используй это имя, если не собираешься лично убедиться в том, на что оно когда-то было способно.

Мне очень хочется отступить на шаг, но я этого не делаю.

— И все же кто-то был тебе небезразличен, — говорю я. — Охотница, как сказала Сорча. Даже Кадамах был способен любить.

Киаран вздрагивает, почти незаметно, но это движение говорит мне, какую сильную боль от ее потери он ощущает до сих пор.

— Не заблуждайся, думая, что знаешь эту часть моего прошлого. Если ты считаешь, что это делает меня более похожим на человека, ты просто сентиментальная дура. — Он выпрямляется и отступает, а след его ледяного прикосновения все так же горит у меня на коже. — Пришло время найти печать.

Прежде чем я успеваю ответить, он открывает дверь моей спальни и исчезает в коридоре.

Глава 29

Я обхожу дом и с удивлением вижу свой орнитоптер, стоящий посреди площади Шарлотты.

— Ты вернул его из Далкейта, — говорю я Киарану. — Но как же ты сумел им управлять?

— Я вчера наблюдал за тобой. — Киаран тянется под водительское сиденье и достает мой электропистолет с кобурой. — Я думал, ты можешь захотеть их вернуть.

Я с благодарностью забираю их и, прежде чем усесться за руль, закрепляю кобуру на бедре.

— Давай проверим, правильно ли я поняла. Мы ищем печать, которой две тысячи лет и которая совершенно закрыта от фейри…

— Sìthichean.

— Фейри. Мы понятия не имеем, как она выглядит, какого она размера и даже где она может быть…

— На этом месте сейчас Парк Королевы, — снова прерывает меня Киаран. — Последняя битва произошла именно там, и парк находится над самой тюрьмой.

— Итак, у нас есть общее месторасположение, которое — вот незадача! — примерно три мили в окружности? Отлично. Просто отлично!

Я завожу аппарат. Массивные крылья расправляются и хлопают, и вскоре мы уже в воздухе. Я вдыхаю ароматы дождя и разворачиваю орнитоптер к южной окраине города.

— Когда мы приблизимся, ты должна будешь оказаться способной ощутить устройство, — говорит Киаран. — Когда его активировали, Охотницы зарядили его собственными силами, чтобы защитить от любого sìthichean, который сможет наткнуться на печать.

— И как мне понять, что именно нужно искать?

Киаран вглядывается во тьму за орнитоптером.

— Ты поймешь, когда найдешь это.

Я раздраженно вздыхаю. Свет свечей мерцает в жилищах Старого города, газовые фонари отбрасывают на улицы глубокие тени. Тонкий туман перекатывается по земле и между домами, окутывая дороги призрачной белизной. Чем ближе мы подлетаем к Холирудскому дворцу в Парке Королевы, тем больше меркнет свет, пока под нами не остается только темнота.

Едва различимые очертания скалистой вершины Солсбури-крэг появляются перед нами. Мои глаза адаптируются к темноте, и я присматриваюсь к пологим холмам в долине. Трон Артура выше других, его пик окаймлен облаками и туманом. Я выворачиваю руль в сторону темной лужайки под ним.

Дождь стучит по крыльям, когда мы ныряем вниз и приземляемся на траву. В парке, не считая звуков ливня, тихо, не слышно даже птиц и животных.

Мои кожаные сапоги утопают в мягкой луговой траве, когда я выбираюсь из орнитоптера.

— Что теперь?

Киаран не удостаивает меня даже взглядом.

— Мы идем. Ты ищешь.

Он шагает по темной траве. Я спешу следом и спотыкаюсь о камень.

— Ты не мог бы замедлиться ради девушки, у которой бесполезное, человеческое ночное зрение?

Киаран останавливается.

— Приношу свои извинения, — говорит он, но по тону не слышно, чтобы он действительно сожалел.

Несмотря на тьму, я ощущаю на себе его тяжелый взгляд. Мне все еще сложно смотреть на него — даже сложнее, чем раньше. Он видел мои слезы. В тот самый миг, когда я вынуждена была отказаться от мести, от мысли когда-либо убить Сорчу, потому что потеряю его. Я раньше не понимала, насколько Киаран мне небезразличен и как сложно представить, что он может пострадать.

Я размышляю о том, какое отвратительное событие он пытался предотвратить, принося Сорче ту клятву. Что стоило того, чтобы навечно связать свою жизнь с ее жизнью?