Татьяна Шуран - Матка

Она сориентировалась мгновенно. По всей видимости, устрашающий процесс трансформы внушил ей справедливое опасение, что эксперимент в любой момент может прерваться вместе с жизнью Тасманова, а значит, выполнять задуманное надо немедленно.

Сманеврировав на алтарь, она уселась на безжизненную черную фигуру верхом; в следующее мгновение Тасманов почувствовал, как жало вошло в солнечное сплетение, и увидел Матку вблизи — склонившись над ним, она вдруг вскрикнула, словно от боли, и уперлась руками ему в грудь, а потом все исчезло.

Когда Тасманов очнулся, Матки рядом не было; все телесные ощущения вернулись к нему, но их заглушала безумная боль от раны на животе. В плоти не осталось никаких следов каменной нити, но он в забытьи не обратил на это внимания. Он машинально поднялся с алтаря, наощупь отыскал лестницу и, шатаясь, спустился по ступенькам. Кровь из раны лилась, казалось, все более густым потоком, словно какая-то посторонняя сила раздирала его изнутри. Прижав руку к животу, Тасманов понял, что рана разрастается, как опухоль. Сойдя с лестницы, он упал на колени и почувствовал, что не сможет больше сделать ни шага. Кровь полилась из ушей, из носа, изо рта, а потом все тело, как сеть, покрыли тонкие надрезы. Тасманов без сил лег на пол и услышал скрип рвущейся плоти. Взглянув в купол неба, он почувствовал, как распадается на части; потом голова треснула и развалилась на куски.

Тасманов увидел непонятных размеров, но производивший впечатление просторного зал. Неизвестно почему, помещение сразу показалось ему похожим на зеркало. Свод терялся в темноте, и очертания стен тоже расплывались. Часть зала выглядела как бы золотистой, словно освещенной огнем свеч, а часть была синей и сумрачной, словно находилась под ночным небом. В пустоте по центру висело огромное гладкое зеркало, которое ничего не отражало. На темной стороне постоянно мелькали какие-то картины, словно проектор показывал обрывки разных фильмов. На светлой стороне на полу лежала Матка — хотя она выглядела не так, как обычно, Тасманов сразу понял, что это она. Откуда-то издалека доносился голос, вроде как плач ребенка.

Поначалу Тасманов не мог ничего вспомнить, ему казалось, что он провел здесь всю жизнь. Некоторое время он бездумно наблюдал за чередой аляповатых причудливых образов, без видимой системы сменявшихся в глубине темной стороны. Потом его обеспокоило, что Матка лежит, не подавая признаков жизни. В то же мгновение он осознал, что у него больше нет физической оболочки, а перемещения в пространстве заменяет концентрация внимания; следом ему вспомнился последний момент его человеческой жизни — когда распадалось тело, а потом вся предыдущая жизнь, и цель и ход прошедшего эксперимента.

Он сосредоточился на Матке и за неимением способности говорить мысленно позвал ее:

— Как ты себя чувствуешь?

Его вопрос прозвучал вслух, хотя голос изменился — как будто неопределенный перезвон шумов возникал в пространстве. Матка вздрогнула, подняла голову и огляделась, словно ища его взглядом.

— Нормально, — в некотором замешательстве буркнула она. — А… что случилось?

Тасманов помолчал.

— Не знаю, — признал он.

— Отлично! — рассердилась Матка.

— Но… мне кажется… можно посмотреть, — задумчиво добавил он. — Вон что это за картинки там мелькают?

— Это… — Матка пригляделась. — Это сигналы от имаго. Так ты теперь тоже это видишь? — удивилась она.

— Наверное… Теперь скажи мне, ты чувствуешь рой? Я имею в виду, физически?

Матка сосредоточилась.

— Да…

— Ты можешь воспринимать конфигурацию пространства, так? Дай мне зону, где находится рой.

Матка взглянула невидящими глазами в темноту, и через некоторое время калейдоскоп красочных образов сменился устойчивой темной, как рентгеновский снимок, картиной: разветвленная система пещер, долина, город, горный хребет, Заповедная Высота…

— Дай мастерскую, — потребовал Тасманов.

Изображение подернулось рябью, потом сфокусировалось на доме и стало приближаться. Мелькнули внутренние помещения и появились очертания мастерской: система перекрытий, бесформенный объем пустоты, расплывчато — купол и алтарь. Более детального осмотра прощупывание пространства с помощью низкочастотных импульсов не позволяло.

— Вроде все в норме… — растерянно прокомментировала Матка.

— Теперь попробуй просканировать помещение, где мы сейчас находимся, — скомандовал Тасманов.

Матка закрыла глаза и нахмурилась. В следующее мгновение зал, в котором они находились, исчез; возникло ощущение перехода сквозь невидимую преграду, и одна за другой вокруг замелькали картины, в которых не было ничего общего с человеческим миром. Матка не слишком задерживалась на возникавших образах, но и углубляться тоже не стала; через некоторое время Тасманов почувствовал, что она пытается восстановить в памяти место, с которого начала, и они снова оказались в знакомом зале. Матка открыла глаза и нерешительно пошевелила пальцами.

— Это внематериальное пространство, оно не ощущается физически, — сообщила она, хотя Тасманов уже и сам догадался. — Тут все как-то по-другому, и… мне кажется, оно бесконечно, Глеб… здесь присутствуют абсолютно все качества… — превращения пространства явно произвели на Матку впечатление, — только вот… Слушай, я не могу понять, вот мы говорим с тобой, а сам-то ты где?

— Ээээ… знаешь… по-моему… все, что ты видишь вокруг, это и есть я, — с некоторой долей сомнения произнес Тасманов.

— То есть вся эта непонятная материальность?..

— Не могу объяснить… но, насколько я помню, во время эксперимента… мое физическое тело, оно малость разрушилось. Так, что уже не восстановить.

— То есть, ты хочешь сказать, все вокруг… это твое воображение?..

— Похоже, теперь это уже реальность.

Матка примолкла, пытаясь осмыслить сказанное.

— А я что, тоже твое воображение, Причудник? — надулась она.

— Ну это уж тебе виднее! — поддел ее Тасманов. — Во всяком случае, могу сообщить, что ты сейчас выглядишь в точности такой, какой я хотел тебя видеть!

— А как я выгляжу? — подозрительно спросила Матка.

— Рядом с тобой висит зеркало.

— Но оно ничего не отражает.

— А ты подойди.

Матка послушалась, и в темно-зеленой глубине зеркала возникло отражение полногрудой пепельноволосой красавицы в открытом белом платье. Лицо и фигура Матки остались прежними, только выглядели теперь, как человеческие, а насекомые части тела пропали. Фарфорово-гладкая кожа сияла, как луна, устрашающая челюсть превратилась в мягкие пунцовые губы, а глаза приобрели осмысленное выражение и сапфировый блеск.