Роберт Асприн - Тени Санктуария

— Твой отец? Но скажи, ради бога, кто ты?

— О, моя самонадеянность непростительна. Я полагал, что ты знаешь меня. В наше время каждый занят только самим собой, поэтому и не удивительно, что происходит такое. Я Человек Бога в Верхнем Рэнке, Единственный Друг Наемников, герой. Сын Защитника и так далее.

— Верховный Жрец Вашанки.

— В верхней Земле.

— Моя семья и твоя семья занимались тем, что истребляли друг друга на протяжении многих лет, — напрямик сказал Кадакитис, и в его голосе не было ни сожаления, ни раскаяния. После этого он посмотрел на собеседника совсем другими глазами: они были одного возраста, оба обладали сомнительной властью над теневыми группировками при дворе, где шли неистовые сражения без фронтов.

— До полного уничтожения, — заметил темноволосый молодой человек. — Но мы не принимали в этом участия, а теперь появился другой враг, угрожающий всем. Этого достаточно.

— А ты и Темпус никогда не встречались раньше?

— Он знал моего отца. Когда мне было десять лет и умер мой отец, а наши войска были распущены, он нашел для меня кров. Позже, когда я пришел к богу и вступил в Гильдию магов, я пытался найти его, но он не захотел встретиться со мной. — Абарсис пожал плечами и обернулся на человека, ведущего голубовато-серую лошадь в голубовато-серой дымке, опускающейся на голубовато-черное море. — Каждый человек имеет своего героя. Для цельного человека недостаточно иметь бога, он хочет иметь реальную модель. Когда он послал ко мне за лошадью. Бог проявил к этому благосклонность, и я возликовал. Теперь, наверное, я смогу сделать больше. Конь не погибнет понапрасну.

— Я не понимаю тебя, Жрец.

— Мой Господин, не делай из меня святого. Я всего лишь жрец Вашанки: я знаю много реквиемов и проклятий, а также тридцать три способа зажечь погребальный костер воина. В гильдии наемников меня называют Пасынок. Мне было бы приятно, если бы ты стал звать меня так же, и разреши мне подробно поговорить с тобой о будущем, о твоей судьбе, которая может сложиться по воле Бога-Громовержца, наш Господин.

— Я не уверен, что в моем сердце найдется место для такого бога; очень сложно притворяться набожным, — раздраженно бросил Кадакитис, скосив глаза в сторону удаляющегося в сумерки Темпуса.

— Ты сможешь, тебе это удастся, — пообещал жрец и, соскочив со своей лошади, подошел к брошенному Темпусом гнедому. Абарсис наклонился, скользя рукой вдоль ноги жеребца в белом чулке.

— Смотри, Принц, — сказал он, вытянув шею, чтобы лучше разглядеть лицо Кадакитиса и подцепив пальцем золотую цепочку, застрявшую в подкове лошади. На конце перепачканной в песке сверкающей золотой цепочки висел амулет. — Бог хочет, чтобы он вернулся.

3

Наемники собирались в Лабиринте: одни были покрыты пылью после долгого пути на запад, другие были продрогшими, с синими губами после трудного морского путешествия. С их появлением там, где раньше процветали заурядные распущенность и беспутство, теперь воцарились злоба и бесчеловечность. Лабиринт перестал быть прибежищем для простых воров-карманников и сводников; теперь ростовщики и колдуны в страхе поспешно убегали домой с улиц, по которым раньше они расхаживали с важным видом; по сути дела, было признано превосходство главарей-преступников, не знающих страха.

В ранние утренние часы, когда большинство наемников спало, по городу разгуливали кривоногие проститутки с мутными глазами, выставляя напоказ свои новые пышные наряды; таверны изменили часы работы, но тем не менее их двери не закрывали никогда: как бы какой-нибудь наемник не воспринял это как оскорбление. Даже по утрам на постоялых дворах вспыхивали ссоры, а водосточные канавы были заполнены трупами убитых. Солдаты из гарнизона и церберы не могли успеть везде: там, откуда они уходили, сразу же начинались бесчинства наемников. В это утро церберов поблизости не было.

Хотя Лабиринт никогда и не был особенно процветающим районом, однако каждая гильдия и союз или просто группа горожан послала на рассвете своих представителей для выражения недовольства.

Ластел по прозвищу Культяпка не мог понять, почему жители Санктуария чувствуют себя такими несчастными. Сам Ластел чувствовал себя очень счастливым: он был жив и содержал небольшой трактир под названием «Распутный Единорог», «Единорог» приносил деньги, которые всегда делали Ластела счастливым. То, что он жив, само по себе являлось фактом, который он до недавнего времени недостаточно ценил: недавно он чуть было не погиб от колдовства, предназначенного другому человеку, но перешедшего на него. Колдовство оборотил против него сын покойного Мизраита, а снято оно было неизвестно кем. Каждую ночь тот размышлял о своем таинственном покровителе и ждал, когда он подойдет к стойке и потребует плату. Но никто не подходил и не говорил: «Ластел, я тебя спас. Я тот самый человек. А теперь ты должен отблагодарить меня.» Ластел хорошо знал, что очень скоро кто-нибудь придет. Но он не позволял этим безрассудным мыслям омрачать свое счастье. Недавно он получил новый груз наркотика (черный, чистый, завернутый в фольгу, в количестве, достаточном для того, чтобы свалить с ног всех наемников в Санктуарии), который был настолько хорош, что он подумывал о том, стоит ли пускать его на рынок. В конце концов, он принял решение оставить его для себя и поэтому, действительно, был очень счастлив. Для него даже не имело значения, сколько драк произошло в трактире и что солнце уже высоко, а он еще не ложился…

В это утро Темпус также чувствовал себя очень счастливым, когда ехал по городу на огромном коне, наблюдая везде вокруг себя признаки войны. Несмотря на ранний час, он видел много грубых тяжеловооруженных пехотинцев и стрелков с их тугими луками, тетива которых была сплетена из женских волос, а по их перебранкам, ядовитым и колким, он понял, что таким образом они подбадривали себя, чтобы не уснуть. Для них война была реальностью. Любой из них мог стать воином Темпуса. Он ощутил плотно прижатые к паху деньги, предназначенные для найма новобранцев, и начал беззвучно насвистывать, направляя коня к «Распутному Единорогу».

Счастье Культяпки заканчивалось.

Темпус предоставил коню самостоятельно отыскивать путь. Когда тот подъехал к трактиру, Темпус бросил поводья и сказал: — «Стой». Каждый, кто подумал бы, что этот жеребец оставлен именно для того, чтобы его украли, тут же познакомился бы с характером этой породы, которую вывели в Сиро и которая вела свою родословную от Треса.

В «Единороге» было несколько посетителей, большинство из которых храпело, навалившись на столы. Карманы их были опустошены, а их самих должны были вот-вот выбросить на улицу.