Владимир Прягин - Дурман-звезда

Хлад понял правильно. Махнул музыканту — ладно уж, садись, пес с тобой. Тот не заставил себя упрашивать и развалился перед костром. Он был худой как щепка, с хитрой физиономией. Костюм обтрепался, но сохранил претензию на изысканность. А по одной из струн на лютне пробежала фиолетовая искра. Это, конечно, не королевский оркестр, где все струны из живого металла, но все-таки…

Да, надо признать, парень знал свое дело. Он исполнил «Бег серебряных волн» так, что все услышали шум прибоя, спел про короля и алхимика, виртуозно меняя голос, а потом вдруг подмигнул, молодецки ухнул и сбацал куплеты про благородную Волчицу и пастуха — неприличные до крайности, но веселые:

  Она смекает — дело швах.  Как наглеца уймешь,  когда, как кошка в лопухах,  сама под ним орешь?..

Ясень опасался, что этот шедевр не очень-то обрадует Тайю-аристократку, но та хохотала чуть ли не громче всех. А через минуту уже украдкой вытирала глаза, слушая «Балладу о пурпурном коне»…

Ночной цветок расцвел над их головами. Люди у костра замирали, поднимая глаза, и музыкант моментально уловил настроение. Теперь он уже не пел, а просто рассказывал, перебирая струны. Раз в десять лет, нашептывал бард, в столицу приходит странник, крадущий чужие души. Дурман-цветок скрывает его личину. Если странник окажется во дворце, душа короля перейдет к нему. Тогда на земле воцарится тьма. И солнце, предчувствуя это и жалея людей, начинает плакать. Скиталец-вор сгорает в этих слезах, но всякий раз появляется кто-то ему на смену…

Каждый, кто сидел у костра, слышал за свою жизнь, наверно, сотню таких историй, но тут у рассказчика был особый талант. Казалось, ветер приносит слова из мрака, а тени вокруг оживают, сгущаясь вокруг огня. Страшная сказка давно закончилась, а люди все не решались прервать молчание. Наконец, кто-то пробормотал:

— Да чтоб тебя… С твоими песнями хрен заснешь…

— Ну, что вы, благородные господа, — певец улыбнулся, — это просто легенда. А чтобы ваш сон был спокоен и безмятежен, я, если позволите, сыграю вам колыбельную.

И он заиграл — тихо, едва прикасаясь к струнам. Это было похоже на далекий звук колокольчика. А может, просто журчал ручей, шептал о чем-то уютно и безмятежно, и веки сами собой слипались…

Ясень проснулся и несколько секунд лежал на спине, ощущая рядом теплое дыхание девчонки. Ночной цветок все так же сиял на небе, стояла мягкая тишина. Но что-то было неправильно.

Он осторожно скосил глаза. В двух шагах на корточках сидел бард и смотрел на спящую Тайю. И хотя во взгляде была не похоть, а словно бы сожаление, смешанное с тоской, Ясеня это не успокоило.

Он осторожно нашарил рукоятку меча. Приподнял, не вынимая из ножен. Задумавшийся певец ничего не заметил. Ясень оперся на локоть, резко перегнулся через девчонку и ткнул музыканта ножнами в шею. Тот коротко охнул и опрокинулся на траву. Ясень быстро шагнул к нему и сдавил горло левой рукой. Огляделся вокруг — никто не проснулся. Даже боец, которого Хлад оставил дежурить ночью, посапывал, скорчившись и уронив на грудь голову. Колыбельная и впрямь удалась на славу.

— Пойдем, побеседуем.

Ясень рывком поднял барда на ноги и потащил к кустам, которые темнели в двадцати шагах от костра. Там для верности врезал коленом в живот. Певец согнулся и упал на колени. Ясень потянул из ножен клинок.

— Ну, говори. Что ты хотел с ней сделать?

— Я? — бард поднял глаза и усмехнулся ему в лицо. — Я ничего не хотел сделать. Просто смотрел.

— Любишь разглядывать чужих женщин?

— Мне жаль ее. Она не знает, кто с ней. Или не хочет верить.

— Ага, — сказал Ясень. — Ну, наконец-то. Прямо чем-то родным повеяло. А то, веришь ли, мне уже два года такого не говорили. Даже отвык немного. Давай, излагай, менестрель. Внимательно слушаю.

— Тут нечего обсуждать. Разве что, дам совет. Если она тебе, и вправду, небезразлична, оставь ее. Отпусти. Рядом с тобой — погибель.

— Мне не нравятся такие слова.

— Мне тоже. Но это правда.

Где-то совсем близко закричала сова. Ясень рефлекторно повернул голову, и в то же мгновение бард рванулся к нему, выбрасывая руку вперед. Ясень едва успел схватить его за запястье. Крутанул, и противник выронил нож, который прежде прятал за голенищем. Музыкант застонал от боли. Ясень выкрутил руку еще сильнее, развернул барда спиной к себе и снова заставил стать на колени. Поднес клинок к его шее.

— Ты оскорбил меня. Пытался проткнуть ножом. И как теперь с тобой поступить?

— Поступай, как знаешь. Я тебя не боюсь. И время твое уже на исходе.

— Вот как? Почему же?

— Потому что скоро заплачет солнце.

— Считай, что я услышал тебя.

Лезвие рассекло музыканту горло, кровь пролилась ему на одежду. Ясень отпустил мертвеца, и тот повалился лицом вперед. По земле растекалась темная лужа.

— Что ж, поздравляю.

Ясень вздрогнул и обернулся. Позади него стояла обнаженная девушка. В первый момент он подумал, что это Тайя, но сразу понял свою ошибку. Дева-судьба приблизилась, легко ступая по густой прохладной траве. Ее нагота, облитая серебряным светом, была безупречна, но не пробуждала эмоций. Словно ожившая статуя из белого мрамора.

— Тебя давно не было, — сказал он.

— Забавно, — она вгляделась в него. — Ты уже не начинаешь с вопросов. Или они у тебя иссякли?

— Нет. Просто я понял, что они не имеют смысла.

— Почему же?

— Ты и так скажешь то, что хотела. И, скорей всего, не то, что мне нужно.

— И все же попробуй.

— С чем ты меня поздравила?

— С достижением, — в ее голосе мелькнула усмешка. — Раньше ты резал только тех, кто держит в руках оружие. И они при этом смотрели тебе в глаза. А теперь — вот так.

— У этого был нож…

— …который ты уже отобрал.

— И что мне было делать, по-твоему? Пожурить и отпустить его с миром?

— Не знаю, — она пожала плечами. — Я не судья. Мне просто нравилось, как он пел. Будет неправильно, если он достанется падальщикам. Ты согласен?

Она присела рядом с убитым бардом. Положила ему на спину ладонь, придавила легонько. И мертвое тело начало погружаться, словно под ним была не твердая земля, а болото. Сквозь кожу и ткань прорастали гибкие стебли; раскрывались тускло-фиолетовые бутоны. Спустя минуту от человека не осталось следов, а на месте, где он исчез, мерцала россыпь бледных огней. Дева-судьба повела рукой, будто пригладила цветочный ковер. Фиалки тянулись к ее ладони.

— Ты за этим сюда пришла?

— У меня ощущение, что ты мне совсем не рад, — сказала она, вставая. — Мне, наверно, уже пора. А ты иди к своей девочке. Досыпай.