Джон Толкин - Сильмариллион

Но ни колдовство и чары, ни клыки и яд, ни дьявольские навыки и звериная сила не могли помочь Саурону избавиться от мертвой хватки Хуана, не покидая волчье тело. Однако прежде, чем падший дух успел оставить темную оболочку, подбежала Лютиен и пригрозила отправить Морготу его жалкий призрак, сказав:

— И будешь там вечно терпеть его издевки, и взгляд его будет пронзать тебя насквозь; если, конечно, не уступишь мне башню.

Тогда Саурон признал поражение, и Лютиен стала хозяйкой острова и всего, что на нем было; только тогда отпустил его Хуан. Саурон тут же принял облик вампира, огромного, словно пробегающая по лику луны туча, и позорно бежал, капая на землю кровью из разодранного горла на деревья. Добравшись до Тар-ну-Фуин, он поселился там, сея в округе ужас и страх.

Встала тогда Лютиен на мосту и провозгласила свою власть. И заклятье, державшее камни вместе, рассеялось; врата распахнулись, стены рухнули, и подземелья оказались открыты небесам. Оттуда в страхе и растерянности вылезла целая толпа пленников и рабов, прикрывавших от слабого лунного света глаза ладошками — так долго они пробыли во тьме, что отвыкли даже от такого света. Не вышел лишь Берен.

Хуан с Лютиен принялись обыскивать весь остров; в конце концов, Берен был обнаружен скорбящим над телом Фелагунда. И так велико было его горе, что он даже не пошевелился, когда раздались поблизости ее шаги, даже не услышал их. Лютиен, посчитав его погибшим, заключила Берена в объятья и погрузилась в забытье. Но когда Берен вынырнул из глубин отчаяния и тоски, они посмотрели друг на друга; и в этот момент над темными холмами заиграла заря нового дня.

Тело Фелагунда они похоронили на вершине его собственного острова, очистившегося от зла. И зеленая могила Финрода, сына Финарфина, прекраснейшего из эльфийских принцев, оставалась в неприкосновенности до тех самых пор, пока очертания земель не изменились и море не пришло поглотить их. Финрод же со своим отцом Финарфином ныне гуляют под кронами деревьев Эльдамара.

Берен с Лютиен Тинувиэль вновь были свободны, и теперь радостно шагали по лесам, наслаждаясь обществом друг друга; даже несмотря на то, что пришла зима, морозы не кусали их, а на пути Лютиен все так же продолжали распускаться цветы и петь у заснеженных подножий холмов птицы. Лишь верный Хуан отправился обратно к своему хозяину; стоит ли упоминать, что любовь и дружба меж ними никогда уже не была прежней.

В Нарготронде царило смятение. Сюда вернулись многие из тех пленников, которых держали в заключении на острове Саурона, и поднявшийся в городе ропот не могли усмирить никакие слова и речи Келегорма. Эльфы горько оплакивали гибель своего короля Фелагунда; они говорили, что девушка сумела совершить то, на что не осмелились сыновья Феанора. При этом многие понимали, что Келегормом с Куруфином руководило скорее предательство, нежели страх. И сердца нарготрондцев отвратились от них и вновь обратились к роду Финарфина; впоследствии они повиновались лишь Ородрету. Последний не позволил им убить братьев, как предлагали некоторые, поскольку пролить кровь родственников — значит приблизить проклятье Мандоса, и без того нависающее над их головами. Однако Келегорму с Куруфином было отказано в пище и крове в пределах королевства, и Ородрет предупредил, что отныне и впредь сыновьям Феанора не стоит искать любви и поддержки в Нарготронде.

— Да будет так! — ответил Келегорм, зловеще сверкнув глазами; Куруфин лишь улыбнулся. Оседлав коней, они ураганом понеслись прочь, на восток, чтобы попытаться найти кого-то из своих родственников. Сопровождать их не поехал никто, даже эльфы их собственного народа; ибо все понимали, что проклятье крепко вцепилось в братьев своими когтями, и зло следовало за ними по пятам. Даже Келебримбор, сын Куруфина, отрекся от отца и остался в Нарготронде; лишь верный Хуан последовал за лошадью своего хозяина Келегорма.

Братья поскакали на север, намереваясь поспешно миновать Димбар и воспользоваться самым коротким путем до Химринга, где обитал их брат Маэдрос — вдоль северных границ Дориата. Они надеялись, что им удастся миновать эти опасные земли благодаря скорости, держась вблизи Завесы, отсекающей от скрытого царства Нан Дунгортеб и далекие угрожающие пики гор Ужаса.

Берен и Лютиен пришли в Бретиль, все ближе подходя к границам Дориата. Берен много думал о своей клятве; скрепя сердце, он решил, наконец, что после того, как Лютиен окажется в безопасности на своей родине, ему следует вновь попытаться сдержать свое слово. Однако Лютиен категорически отказывалась вновь разлучаться с ним.

— Ты должен сделать выбор, Берен: отказаться от данной тобой клятвы и стать скитальцем без роду и племени, или сдержать ее, бросив вызов силам тьмы на их престоле. Но что бы ты не выбрал, я пойду за тобой и разделю судьбу твою.

Пока они беседовали, не обращая внимания ни на что вокруг, к ним подъехали Келегорм с Куруфином, мчавшиеся через лес; братья заметили и узнали их издалека. Келегорм развернул свою лошадь и помчался на Берена, намереваясь сбить его с ног; Куруфин тем временем, изогнувшись, подхватил на руки Лютиен и перебросил через седло, ибо наездником он был ловким и сильным. Берен, отскочив с дороги мчавшегося на него Келегорма, прыгнул прямо на скакавшего мимо во весь опор коня Куруфина. Прыжок этот воспет не только людьми, но и эльфами — Берен не только допрыгнул, но еще исхитрился вцепиться Куруфину в глотку, и они оба рухнули на землю. Конь встал на дыбы и упал, но Лютиен успела откатиться в сторону, где и замерла, распластавшись на траве.

Берен принялся душить Куруфина; однако он сам едва сумел избежать смерти, поскольку к ним с копьем наперевес подъехал Келегорм и уже собирался пронзить Берена. Но тут Хуан решился, наконец, оставить службу у своего хозяина и бросился в его сторону, так что конь под Келегормом отпрянул и из страха перед огромным охотничьим псом отказался подходить ближе. Келегорм принялся проклинать и коня, и пса, но Хуан не сдвинулся с места.

Лютиен, поднимаясь на ноги, запретила Берену убивать Куруфина; поэтому тот только снял с него все доспехи и оружие, в том числе и висевший без ножен на поясе кинжал, способный резать железо с той же легкостью, что молодой древесный побег. Затем он отшвырнул Куруфина прочь и приказал возвращаться к своим благородным родичам — авось те сумеет научить его правильно пользоваться врожденной доблестью.

— Коня твоего, — добавил он, — я оставлю для Лютиен; скорее всего, он будет только рад избавиться от такого хозяина, как ты.

Тогда Куруфин проклял Берена, призывая в свидетели небеса.