Анна Гринь - Тиоли

Себя разучиваешься жалеть медленнее. Но это тоже неизбежное благо. Благо, как ни странно. Разучившись жалеть, перестаешь страдать слишком сильно. Разум просто находит для себя идеальное состояние, чтобы не сойти с ума.

Защитная реакция.

И живешь по инерции, почти без эмоций. Под серым безрадостным небом. Изо дня в день. Зато живешь.

— А потом в жизнь вторгается кто-то… — пробормотала я, чертя на полу буквы забытого за годы алфавита. Они выходили кривыми, ведь пальцы Тиоли совсем не привыкли к такому действию.

— Сестричка… — Жу проскользнула в кухню, присела рядом и обняла меня за коленки. — Что ты? Что ты?.. Что ты, онни?

— Не знаю, Жу, — честно ответила я. — Совсем не знаю, как мне быть.

Сердце рвется на части, требуя завязать в узелок самое необходимое и отправиться на запад, рискуя никуда не дойти, но хотя бы попытаться. А разум одергивает, напоминая, что шансов нет и нужно думать о себе.

— Я беспокоюсь за одного… человека. Дракона, — медленно произнесла я. Похоже, он в огромной опасности. И никто не собирается ему помочь. Он один.

«Как я…»

Подумав так, я не сдержала горькой улыбки. Наверное, я и привязалась к Дже Хёну настолько сильно, потому что увидела нашу схожесть с ним. Да, пусть условия у нас разные, но в целом мы с ним оказались в похожих ситуациях. Мы просто остались в одиночестве, без семьи и возможности вернуться домой.

— Сестричка, не расстраивайся! — воскликнула Жу и крепко меня обняла.

— Я просто очень переживаю, — честно сказала я и в ответ обняла девочку. — Для меня этот человек… самый дорогой во всем мире.

Единственный, кто заботился обо мне. Единственный, кому я почти сразу научилась доверять. Единственный, кому я, пусть и немного, но рассказала о себе настоящей.

— Давай поедим и будем спать? — предложила Жу, и я рассеянно согласилась.

Мы быстро поужинали холодным супом. Я просто проглатывала ложку за ложкой бульон и кусочки рыбы, больше занятая мыслями, чем происходящим вокруг.

Что же делать? Как поступить? Уйти с Яозу и другими? Правильно ли это? Разумно уж точно. Куда разумнее, чем надежда на то, что если я отправлюсь на поиски Дже Хёна, то найду его.

Но даже при том, что умом я понимала, как следует поступить, мое и без того исстрадавшееся сердце болезненно покалывало каждый раз, когда я пыталась себя убедить.

Думая и решая, я смогла прийти лишь к одной договоренности с собой: утро вечера мудренее, так что и выбор стоит сделать, когда проснусь.

Ложась, я не верила, что усну. Жу, таращась и кусая губы, пристроилась рядом, положив подбородок мне на плечо. А я… Просто не заметила, как провалилась в сон.

Я снова видела дом, самое обычное утро и разговор с отцом за завтраком. Я хорошо помнила именно тот день, и во сне все повторялось без малейших изменений: стрелка на часах, как приклеенная, застыла на половине восьмого, мы с необычной для утра бодростью дуем на чай в чашках и с хохотом едим приготовленные папой бутерброды. Мне весело и хорошо, потому что это утро так напоминает старую жизнь, до развода родителей, до болезненной дырки в душе. И не имеет значения, что возврата нет, а папа оказался дома лишь потому, что мама уехала на неделю. Совсем это не важно! Главное, что он остался ночевать накануне, а утром я проснулась от шума воды в ванной и бодрого, чуть фальшивого пения.

— Дочь, — издалека начинает отец, когда чай немного остыл и можно не складывать губы трубочкой, чтобы задумчиво дуть в чашку, запуская рябь по поверхности жидкости, — а ты не хочешь переехать от матери?

Мое сердце учащенно бьется, а мысли выпрыгивают из головы через уши.

— Ты о чем?

— Я хочу купить квартиру, так что там найдется комнатка и для тебя.

Говорить что-то страшно, а молчать еще страшнее.

— Точно?

Папа смеется, кивает и откусывает от бутерброда с колбасой здоровенный кусок.

— Конечно, это уже точно!

Я расслабленно выдыхаю и улыбаюсь.

— Наконец два года спустя я могу себе позволить то, что сразу после развода казалось невозможным, — сознается он. — Так что я даже немного благодарен твоей маме.

Я понимающе киваю и спрашиваю:

— А если ты встретишь кого-то и решишь вновь жениться, то я вам не помешаю?

— Ну, этого еще не произошло, так почему я должен загадывать? Сейчас у меня есть ты, а кто-то и когда-то — очень абстрактное понятие.

Я молчу, хотя хочется сказать папе, что он может передумать уже завтра или через день. Я молчу и мечтаю, как буду собирать вещи, чтобы вновь их разложить и расставить уже в новой комнате. Представляю такие же, как сейчас, завтраки. Планирую, как буду готовить ужины, а ведь отец не знает, что я научилась готовить!..

Сон ушел, как от толчка. Я села, отбросила покрывало и тыльной стороной ладоней вытерла слезы.

Кому угодно мой сон мог показаться таким хорошим и счастливым. Я тоже думала, что черная полоса моей жизни закончится вместе с переездом.

Не успела…

Авария случилась через день после нашего с папой разговора. Надежды на перемены оборвались.

— Онни, что ты? — Жу проснулась и обняла меня, прижимаясь и делясь теплом.

— Просто сон, просто сон, — прошептала я, убеждая и себя, и малышку. — Просто сон.

В темноте девочка настороженно вглядывалась в мое лицо, а я все пыталась не показать ей, как расстроена.

— Расскажи мне, сестренка Тиоли, — попросила Жу.

Я слабо улыбнулась девочке, зная, что она этого не видит, стараясь больше для себя, чем для кого-то. Людей, даже очень близких — а Жу за эти короткие дни стала мне почти родной! — куда легче убедить в своих неискренних, но более простых и понятных всем эмоциях. Проще показать спокойствие, равнодушие, счастье, чем словами выразить все то, что творится в душе.

Разве можно показать кому-то черное и страшное, что щемит и болит хуже, чем самая глубокая и смертельная рана? А эта боль не исчезает. Ее нельзя заглушить. Особенно если и заглушать не хочется. И ты разрушаешь себя… Медленно. Неизбежно. Все время вращаешься, как в вакууме, в своих эмоциях.

Я стиснула зубы, подавляя желание расплакаться.

— Что рассказать, Жу? — мягко спросила я. Никто и никогда не услышал бы в моем голосе боль, но девочка почувствовала ее, будто кожей, и прошептала:

— О чем ты печалишься? О том человеке?

— Да, малышка, о нем. — Я кивнула и быстро смахнула одинокую слезинку.

— Я слышала весь разговор Яозуши и господина… — вдруг задумчиво пробормотала Жу. — Они говорили, что… — Даже в темноте я видела, как малышка нахмурила лобик, вспоминая. — Они говорили, что господин не знает, где именно находится его брат.