Демонология Сангомара. Наследие вампиров - Штольц Евгения

— Поборники? Это кто?

— Не просто служители, а фанатики, — поморщилась Йева. — Они появились на востоке нашего Солрага, поэтому ты о них не знаешь. А отличались они от обычных служителей тем, что верили, скорее, не в самого Ямеса, а в то, что способны чинить всякие изуверства от его имени… Наша семья скрывалась, пока в один день отец, который был очень вспыльчив, не поссорился с одним из жителей. Говорят, завязалась драка. Может, он кинулся на него, оскалившись, а может, даже убил. Знаю лишь, что позже к нам в дом вломились поборники Ямеса. Мы тогда совсем маленькие были, поэтому я тот день помню плохо. Все, что я тебе рассказываю, мне поведали Лео с графом. В общем, отца якобы закололи на месте. А матушке, которая пыталась нас защитить, отрубили голову…

Йева вздохнула и продолжила:

— У вампиров острые зубы появляются не сразу. Сначала удлиняются клыки, а потом, к семи или восьми годам, другие зубы становятся заостренными и загибаются внутрь. Так что, увидев у нас во рту почти обычные зубы, поборники, видимо, решили, что мы люди. Подумали, что мы лишь через время обратимся в демонов, как наши родители. Они решили провести обряд очищения огнем, который состоял в том, чтобы… — Йева замолчала и, лишь чуть успокоившись, продолжила: — Чтобы выжечь один глаз, отрезать одну руку и одну ногу. По мнению этих изуверов, это помогает демоническим сущностям выйти из тела.

— Они начали с Лео? — понял Уильям.

— Да, представь, трехлетний ребенок, его окружают, накаливают прут и… Леонард все запомнил, он в деталях описывал, как был одет отец, как выглядел пытавший его поборник. Они успели выжечь ему глаз, а потом появился граф. Он как раз возвращался из Филонеллона от своего друга, Бардена Тихого, тоже старейшины. Увидев, что творится, он приказал гвардейцам перебить поборников Ямеса, а потом помог Леонарду, посадил нас на коней и отвез в Брасо-Дэнто. Такое вот дело, что я совсем не запомнила, как убили родителей, но зато ясно помню, как граф посадил меня впереди себя. Помню гриву. Он любит вороных, поэтому и та была черная, блестящая, украшенная вороньими перьями. Я тогда хваталась то за нее, то за поводья, пытаясь их дергать. А граф ласково отчитывал меня, гладил по волосам. У него тогда перчатки были новые, кожаные, помню, как пахло этой кожей… и лошадьми. — И Йева тепло улыбнулась.

— Я понимаю, что они пытались убить демонов, — ужаснулся Уилл, — но калечить детей?

— Это же фанатики… После того случая отец изгнал их всех из Солрага, разрешив лишь традиционное поклонение. Выходит, что граф спас наши жизни…

— Ясно. — Уильям шел, склонив голову. — А я думаю о том, что буду делать после суда. Если все пройдет хорошо, то попробую устроиться в городе хоть кем-нибудь.

Йева грустно вздохнула. Взяв его под локоть, она сильнее прижалась к нему. На улице свистел холодный ветер, и ей стало зябко. А может быть, ее трясло от душевных волнений, от той несправедливости, что сейчас вершилась в ее семье.

— Знаешь, у нас в донжоне слуг немного, но ради тебя отец… он… наверное, сделает исключение. И если устроишься в замок, тогда мы будем видеться чаще… — Она отвернулась и быстро заморгала, пытаясь успокоиться.

— И это тоже! — улыбнулся Уильям.

Вдвоем они завернули за угол, и взору их открылся огромный рынок, расположенный на круглой площади и тесно заставленный прилавками. Правда, большая часть прилавков в такую яростную непогоду пустовала. Редкие покупатели сновали между рядами, кутаясь в теплые плащи.

Уильям восторженно воскликнул:

— Ого! Вот это я понимаю — рынок так рынок!

По кругу торговой площади близко друг к другу стояли двух- и трехэтажные домики. Окна у них были аккуратные, полуциркульные, фасады — добротные, из хорошего камня. Там находились всевозможные лавки с травами, одеждой, тканями, безделушками и украшениями. Всем этим лавкам здесь было явно тесно, потому что стояли они, подбоченившись, не оставляя между собой даже щели. А с другой стороны рынка, коль перейти через дорогу, располагался ветхий постоялый двор в два раза младше Филиппа.

Пара какое-то время гуляла по площади, по которой кружил, подвывая, ветер, пока Уильям не взглянул на Йеву. Ее тонкие губы посинели; сама она прижалась к нему уже не столько от сердечных чувств, сколько от озноба. Тогда он расстегнул свой плащ и без слов накинул на ее плечи.

— Да не надо… — начала было возмущаться она. Но теплая накидка так хорошо укрыла ее, что она довольно вздохнула.

— Надо. Мне не холодно, не волнуйся. — Уилл вздрогнул под налетевшим ледяным порывом, но виду не показал.

Парадная улица, вьющаяся сквозь весь Брасо-Дэнто, вывела их на другую площадь — Воронью. Та ничем не отличалась от предыдущей. Такая же круглая, подставленная хмурому свинцовому небу, выложенная брусчаткой, которая сейчас едва блестела от прошедшего дождя. Но здесь не было ни прилавков, ни красивых магазинчиков.

Зато располагались величавый белокаменный храм Ямеса, таверна «Черный ворон» и множество прочих зданий, радеющих за городское благо: налоговый дом, охрана, суд и учреждения ремесленных гильдий. Через площадь от храма виднелся бордель с ярко-красной черепицей. Знал бы Уильям, какая кровопролитная война ведется между этим борделем и божьими слугами… Прошла уже пара столетий с тех пор, как граф узаконил проституцию, и столько же не прекращались вопли жрецов, требующих убрать с площади этот дом порока и разврата. Правда, нередко обнаруживалось, что эти же жрецы и являются самыми частыми его посетителями, но сей факт ими всегда гневно отрицался. Зная отношение своего рассудительного отца к вере в Ямеса, Йева подозревала, что выделенное под бордель место было его шуткой. Но граф всегда отнекивался, хитро улыбаясь, разводил руками и никогда не соглашался с тем, что все это было устроено нарочно.

Рядом с площадью, окаймляя ее, также высились дома знати — красивые, украшенные резьбой, статуями, флагами в честь Ямеса. А посреди площади, подобно одинокому стражу, стоял черный камень высотой в два человеческих роста. Сейчас, омытый недавним дождем, он блестел своими круглыми боками, привлекая взор.

— А это что? — обратил внимание Уильям.

— Камень «Черный ворон». В честь него и названа таверна. Вот она стоит у края площади, рядышком.

— Понятно. Но неясно, почему в Брасо-Дэнто так почитают воронов? Это же трупные, гадкие птицы. Мы в детстве всегда их гоняли.

— Ну, считается, что вороны определили место под Брасо-Дэнто… — Йева улыбнулась прямоте своего спутника. — Этот город заложил в 585 году король Крелиоса. Крелиос — это королевство, в которое входит наше графство. Его первый король тоже старейшина, зовут его Горрон де Донталь.

— Зовут? Он еще жив?

— Да, до сих пор жив. Хотя в летописях он упоминается под именем Элрона Солнечного. Они с прадедом отца, Курроном фон де Тастемара, были родными братьями, выходцами из общины Донта.

Уильям вежливо промолчал, но губы его растянулись в улыбке от забавных созвучных имен.

— Да, да. — Йева тоже улыбнулась. — Куррон и Горрон, они… ну, в общем… в конце войны решили заложить крепость, которая бы позволяла править Перепутными землями. По легенде, ее хотели расположить в Алмасе, на возвышенности у реки Брасо. Но когда король Горрон и его брат Куррон проезжали место, где сейчас стоит Брасо-Дэнто, они устроили привал, чтобы поспать и дать коням роздых. Братья расположились у подошвы скалы, подле реки Брасо, в том месте, где сейчас стена. Вон там, видишь? — Она ткнула пальчиком. — Всю ночь им мешали вороны, гнездящиеся на скалах с этой стороны горы. На путников они сбрасывали ветки, палки, вплоть до самого рассвета. А наутро, когда братья проснулись, они увидели, что все брошенные воронами ветви зацвели. И тогда король сказал: «Эти мудрые птицы указали нам место, где будет стоять крепость, и я повелеваю, мой дорогой брат, построить ее именно здесь!» По его приказу сюда был привезен черный камень, напоминавший ворона, и король пожелал, чтобы камень стал центром будущего города. А к имени Брасо, давшему название городу, присоединили еще и Дэнто, что со старого северного языка народов орун переводится как «черный ворон». Под «черным» подразумевалась земля, которая здесь плодородна и удобна для распашки. С тех пор воронов здесь почитают как символ плодородия, мудрости и ума.