И оживут слова (СИ) - Способина Наталья "Ledi Fiona"
— Но я уже здесь. Прядущие меняют судьбу… — произнесла я, нервно поежившись от звука собственного голоса. — Я ведь правильно тебя поняла? Ты думаешь, что я ‒ Прядущая?
Он неохотно кивнул.
— И чью судьбу меняю я? Радимира?
Он не ответил, но я чувствовала, что угадала.
— И ты не шутишь, когда говоришь, что если я скажу ему о Всемиле, это его убьет?
— Нет.
— А если он сам поймет?
Альгидрас отрицательно качнул головой.
— Но я же другая! Сколько ей было лет?
— Весен или зим!
— Не занудствуй! — я сбросила его руки с плеч.
— Восемнадцать.
— Восемнадцать? Ты только что сделал мне комплимент! Я старше!
— Плен… Вон княжич ребенком за несколько дней поседел.
— Хорошо… — медленно произнесла я. — Но в остальном? Неужели мы так похожи?
— Э-м… Ну… Всемила была… чуть… больше, — взгляд Альгидраса сполз куда-то в район моей груди, а потом метнулся к лицу.
Напряжение отпустило меня так внезапно, словно где-то порвалась струна. Я едва не расхохоталась, потому что сконфуженный Альгидрас — это было то еще зрелище. Я готова была поклясться, что он покраснел.
— Девятнадцать — это у вас много лет, говоришь? Совсем взрослый?
В ответ он привычно сморщил переносицу, и я поймала себя на мысли, что меня жутко умиляет эта его привычка. А потом он изобразил вежливую улыбку и, сказав «Доброй ночи», сделал вид, будто собирается уходить.
Я перехватила его за рукав и вернула на место. Он мне это позволил.
— А ты… прости, не мое дело, но у вас же тут рано женятся, ‒ выпустив его рукав, произнесла я. ‒ Ты…
— У меня не было жены. Детей тоже не было. В Свири у меня нет невесты. Жены, как сама понимаешь, — тоже. Из семьи — семья Радима. И я буду при Радиме до тех пор, пока это будет нужно.
— Зачем ты мне все это говоришь? — растерялась я.
— У меня уже был похожий разговор. Так что лучше скажу все сразу, чтобы не тратить всю ночь.
— Разговор был со Всемилой?
Он коротко кивнул.
— Слушай, я понимаю тебя, но я — не она.
— Порой похоже.
— Ну, ты же сам хотел, чтобы было похоже, — нервно усмехнулась я.
Альгидрас лишь тяжело вздохнул.
— Расскажи про Помощницу Смерти, — попросила я.
Он нахмурился, словно не понял, и я пояснила:
— Она что-то сказала тебе про меня.
— То же, что ты сказала мне.
Мое сердце подскочило.
— А она может сказать Радиму?
Альгидрас медленно покачал головой, глядя мне в лицо.
— Они не с людьми. С ними никто не говорит.
— Но ты же говоришь.
— Ты видишь меня? — внезапно спросил Альгидрас, вглядываясь в мое лицо. Я поежилась от его взгляда.
— В каком смысле?
— Так, как остальных здесь.
Мое сердце пропустило удар. Я вдруг сразу почувствовала, что под распахнутую куртку задувает холодный ветер, что ступни в домашних туфлях окоченели, услышала шумное дыхание Серого у наших ног и треск сверчков вокруг. Словно реальный мир, который я не замечала в течение нашей беседы, вдруг стал проявляться и обретать черты. И вот сейчас в невозможно ярком лунном свете лицо Альгидраса выглядело застывшим слепком, точно скульптура какого-то древнего божества. Нет, оно не было красиво. Его не хотелось коснуться или запомнить. На него быстро страшно смотреть, потому что каждая черточка впечатывалась в память, и я почему-то знала, что и через десятки лет не избавлюсь от этого образа. Говорят, так происходит с теми, кто увидел хотя бы раз улыбку Моны Лизы. Ее любят ругать на расстоянии и насмехаться над репродукциями, но стоит хоть раз увидеть… Я не видела улыбки Моны Лизы, но в тот миг я поняла тех, кого она не отпускает.
Чтобы как-то развеять чары, я коснулась руки Альгидраса. Я почти ожидала, что под пальцами окажется холодный мрамор. Но его рука была теплой, несмотря на ночную прохладу. Он опустил взгляд на мою руку, и видение исчезло, словно его и не было.
Я подумала, что могу соврать. Сказать, что не понимаю, о чем он. Или же что вижу его прошлое так же, как прошлое семьи Радима, но что-то подсказывало, что он и так знает ответ.
— Нет, — тихо сказала я, почти ожидая, что мой голос разнесется по двору потусторонним эхом.
— Ясно, — кивнул Альгидрас, не отнимая у меня руки. — Почти у каждого народа есть предания о том, как вождь, воевода или староста влюбляется в Ту, что не с людьми, и эти истории всегда плохо кончаются. Такие союзы гневят Богов, и Боги наказывают неразумных. Потому-то Тех, кто не с людьми всегда сторонятся, — закончил он тоном, которым обычно изрекают мудрость, заключенную в преданиях.
Я затаила дыхание, ожидая продолжения, но Альгидрас посмотрел мне в глаза и улыбнулся.
— Но это всего лишь предания, — ответила я, тоже попытавшись непринужденно улыбнуться, потому что не знала, как относиться к его словам. Как его рассказ о Тех, что не с людьми, относится к тому, что я не могу его видеть? Он один из них? Он был рожден от такого союза? Он тоже Прядущий?
— Кто ты? — непослушными губами произнесла я, чувствуя, как мурашки бегут вдоль позвоночника.
— Легенды и предания не всегда врут, — невпопад произнес Альгидрас, высвобождая руку, будто и не слышал моего вопроса.
— Кто ты? — снова повторила я. — Ты веришь в предания, но при этом не сторонишься этой женщины. Ты веришь в мою странную историю. Ты знаешь, что я вижу других людей. Тебя вообще ничего не удивляет! Кто ты?!
Мой голос взлетел на тон выше сам собой.
— Ти-ше! — вновь откликнулся Альгидрас, опасливо оборачиваясь в сторону окон.
Мне показалось, что он просто тянет время, потому что он провел ладонью по лицу, словно стирая усталость, взъерошил волосы на затылке, поправил повязку на запястье и только после этого посмотрел мне в глаза. Несколько секунд он разглядывал меня так, точно пытался выискать на моем лице правильный ответ. И странное дело: все эти обыденные человеческие жесты почему-то не делали его менее потусторонним. Наоборот. Будто он просто умело приспособился казаться обычным.
— Мы просто иные, — наконец заговорил Альгидрас, старательно подбирая слова. — Каждый по-своему.
— Кто «вы»? Хваны?
Внезапно в доме раздался стук, убивая надежду на ответ Альгидраса. Я подскочила, а Серый метнулся к крыльцу.
— Добронега, — прошептала я в панике, глядя на Альгидраса.
Он быстро сорвал с меня свою куртку и шепнул:
— Скажешь: воздухом дышала!
Я не успела опомниться, а Альгидрас уже перемахнул через забор. Серый, вернувшийся от крыльца, видимо, обиделся, что с ним не попрощались, и принялся метаться по двору. Я быстро оглядела себя и в ужасе подумала, что стоит Добронеге увидеть мое замызганное платье без пояса… Пояс!
Я бросилась к калитке, едва не врезавшись в Серого, метнувшегося туда же. Пока я пыталась отвязать пояс от засова, Серый в неистовстве бился в запертую калитку.
— Серый, тише! — умоляла я, сдирая пальцы в кровь. Каким-то чудом пояс наконец отвязался, и я, быстро завязав его на талии, направилась к дому. Как раз в этот момент скрипнула дверь, и на крыльце в пятне дрожащего света появилась мать Радима. Мы с Серым бросились к ней одновременно.
— Ты почему не спишь, дочка? — Добронега приподняла лампу, стараясь меня рассмотреть.
— Я… я с Серым играла, — почти не соврала я, понимая, что иначе объяснить свой вид просто не смогу.
— Хорошо все? — прищурилась Добронега.
— Да, — я попыталась улыбнуться, но губы не слушались.
Серый снова метнулся к калитке и стал биться в доски.
— Серый беспокоится, — негромко проговорила Добронега, не отводя от меня взгляда. — Пойдем в дом.
Я послушно пошла следом, уже на крыльце напоследок оглянувшись на Серого. Пес носился кругами по двору и то и дело прыгал на высокий бревенчатый забор, скребя когтями дерево. Отчего-то у меня засосало под ложечкой. Мне хотелось успокоить его, но Добронега потянула меня в дом, и мне ничего не оставалось, как последовать за ней.
Я послушно отправилась в покои Всемилы, умылась, переоделась и забралась в постель. Понимала, что после сегодняшнего разговора еще долго не усну, но приготовилась притвориться спящей, если вдруг Добронега вздумает меня проведать.
