Булыга Сергей - Ведьмино отродье

— А тот, кого вы ищете, ушел.

— Куда?

— Никто не знает. Был — и исчез. Да и сейчас ведь многие бегут. Вместо того, чтоб…

Зурр нахмурился. Сказал:

— Идите с миром. Я помолюсь за вас.

— Но я…

— Не верите? И что с того? Это ведь ничего не решает. Как мир устроился, так он и по сей день устроен. А что мы думаем об этом… и что мы считаем истиной… и верим ли мы в Стоокого… Разве это влияет на мироустройство? Все это суета, мой…

Зурр запнулся, помолчал, потом, нахмурившись, сказал:

— Прощай, мой друг, — и отвернулся, двинулся к светильникам.

Рыжий стоял оцепенев. Зурр скрылся за колонной. Прошел за возвышение. Потом, уже совсем откуда-то издалека, раздался его голос:

— Уходите.

Рыжий ушел. Пришел домой и лег, не постелив, прямо поверх всего, на покрывало. Всю ночь не спал. Смотрел на полки с книгами и размышлял… О чем? Так, думалось какими-то обрывками, картинками. Хват, князь, Юю… А что Юю? Ведь если бы ты тогда даже и догнал ее, остановил, то разве б много чего изменилось? А если бы ты не встретил Лягаша? А если б ты был загрызен на пиру? И это бы случилось очень запросто, но князь тогда… Да, это князь тогда перевернул светильник, и ты — уже в кромешной тьме — успел прыгнуть в окно… А после была Зыбь. А после… после… после… Теперь вот зурр. Нет, это все же прежний зурр! Не зря же он хотел назвать тебя «мой брат», да спохватился. И потому… Вот только бы дождаться следующей ночи!..

Ну а пока еще лишь только рассвело. И Рыжий встал, сошел в хозяйскую и там позавтракал, вернулся, сел к столу… Но книги плохо помогали коротать время. Глаза его смотрели и не видели, мысль то и дело спотыкалась: казалось, что хотелось спать. Рыжий ложился — сон не шел. И он опять вставал, читал, порой просто сидел, прижав лапы к глазам, пытался вызвать шар — но ничего не получалось. Тогда он вскакивал, расхаживал по комнате, стоял возле окна, разглядывал прохожих, угадывал, который из них кто, куда спешит, зачем… И это тоже вскоре надоело. Опять читал… Но зурр не шел из головы! Тогда просто сел и принялся смотреть, как сыплется песок в часах. Потом, разбив часы и высыпав песок на стол, дотошно пересчитывал песчинки, делил их поровну, для равновесия… Потом смахнул их на пол и застыл, и так и просидел до темноты. Ждал. Ждал…

Когда же наконец на башне прозвонили «восемь», он резко встал и, потянувшись, до хруста расправив все кости, прошел к двери, потом…

Ну разве что не кубарем спустился вниз по лестнице и выбежал на улицу, и побежал. И…

Так и не нашел его! Храм как будто исчез. Но он не верил в это! Час или два он еще бегал взад-вперед по близлежащим улицам, совался в подворотни, крался вдоль стен, заглядывал во все углы…

Напрасно! Он вернулся — тяжелой, твердой поступью. Закрылся на замок, зажег свечу и сел к столу. Ну вот, теперь он совсем, абсолютно один. Во всех своих видениях, сомнениях, которые…

Когда-нибудь убьют его, сведут с ума. И чтоб от них избавиться, есть только один способ: их нужно высказать. А если некому высказывать, то он их запишет, и от этого — так говорят — тоже должно стать легче. Да, обязательно! А коли так… Рыжий взял циркуль и линейку. Сидел всю ночь. Чертил, считал, записывал, зачеркивал, вставал, ходил и вновь садился и записывал. А после все порвал и выбросил в корзину. Лег и немедленно заснул. Так началась работа над Трактатом. Но он тогда еще не знал, что у него выйдет в итоге. Он только одного тогда желал — чтоб тот огромный серый шар как можно скорее исчез из его памяти. Исчез ведь зурр! И храм исчез. И Башня. И братства нет. И где-то там, на улице Стекольщиков, живет Сэнтей. И пусть себе живет! А он…

Работать Рыжий мог лишь по ночам, когда взойдет Луна, а утром спал, днем выходил гулять…

Гулять! Вот так гуляние! Рыжий брал сумку толстой дикой кожи, подходил к стене, долго смотрел на книги и все прикидывал, сопел… А после доставал две-три из тех, которые, как он убеждал себя, ему уже больше не пригодятся, засовывал их в сумку — и уходил, уже не поднимая головы. Придя на рынок, он становился в мелочный ряд, выкладывал свой «товар» на прилавок и ждал. Порой к нему за целый день никто не подходил. А если же что у него и брали, то почитай что за бесценок, и то, как он предполагал, единственно за позолоту корешков да за крепкие, надежные застежки. И еще: какую бы малую сумму ему ни предлагали, он никогда ни с кем не торговался — брезговал. Продав товар, заглядывал в дешевую требушную. А нет, так просто шел домой. Бывало, по три дня он ничего не ел. Ну а в гостинице… Хозяйка все же съехала; она звала его с собой, он отказался. Новый хозяин — злой, неразговорчивый — в счет неуплаты за постой сперва забрал у него сервант, потом пуфарь, а после стал грозить, что скоро заберет и книги. Рыжий спросил:

— А вам они зачем?

— Как?! На растопку! — прорычал хозяин, и все, кто были тогда рядом, рассмеялись.

Зато Трактат — теперь-то Рыжий знал, что делает, — Трактат уже вполне сложился, и оставалось только записать его, разбить на главы да уточнить некоторые излишне тяжеловесные формулировки. Теперь, вернувшись с рынка, Рыжий, закрывшись у себя, сидел над картами и древними отчетами, сверял и измерял, рассчитывал экванты и эксциклы, течения у южных берегов, влияние затмений на приливы… А серый страшный шар уже не нависал над ним — парил. Да он и страшным уже не был! Мысль уяснила шар, и потому работалось легко…

Но если ночь была безлунная, тогда перо его не слушалось, глаза быстро слипались. Рыжий вставал, брал капли, выпивал. Не помогало. И он тогда лежал, уткнувшись носом в стену, и считал, считал, считал, делил, перемножал… Сна не было, а было лишь видение. Лес. Глушь. Вдали кричат сородичи, а он — на четырех, как истинный дикарь, — бежит вслед за сохатым, хрипит, спешит. Он знает — вот сейчас ему откроется Убежище…

— Наддай! — кричат ему. — Еще!

Он наддает, бежит. Сил больше нет; он падает — сквозь землю. А под землей, во тьме…

Там — тот же самый Лес и те же самые крики:

— Наддай! Еще!

И он снова бежит. И снова падает. И снова. И падает все ниже, ниже, ниже. И так всю ночь. Вставало солнце, и видение наконец исчезало. Рыжий лежал, смотрел в окно, рассеянно слушал, как где-то вдалеке ревет возмущенная толпа горожан… И улыбался. Да, нет того Убежища. Но зато есть другое. Правда, пока оно только на кончике его пера, в его расчетах. И что с того?! Теперь дело за малым! И он бодро вставал и — против своих правил сразу садился за Трактат. Назавтра же он вновь брал сумку толстой дикой кожи, засовывал в нее две-три как будто бы совсем ненужных ему книги и выходил на улицу…

А Бурк бурлил! И было отчего: двенадцать знатнейших родов вновь рассорились напрочь. Отряды Дукков шли громить Ларкетов, Чивы не ладили с Малеками, Голланы били Укведунов… А после все сходились у Коллегии и ждали, что решит Совет. Совет увещевал: