Булыга Сергей - Ведьмино отродье

Проснулся он от холода. Подумалось: наверное, опять дверь не закрыл, вот за ночь все и выдуло. Рыжий открыл глаза, глянул на дверь — да, так оно и есть, стоит открытая. И пусть себе стоит, делов-то. Пошарив вокруг себя лапами, Рыжий нагреб тряпья, укрылся им как следует, лег на другой бок и опять заснул.

Правда, спал он недолго. Зато на этот раз проснулся уже окончательно. Сел и протер глаза, тяжко вздохнул. А что? Годы берут свое, берут! Взял со стола кувшин, встряхнул его и радостно ощерился — есть кое-что!

Вино было кислющее и терпкое, он пил его короткими и редкими глотками. Пить натощак, конечно, вредно. Но, скажем, жить еще вредней. Так, как они живут, так лучше и совсем не жить…

А где сухарь? Кто взял?! Вот здесь же вот лежал!..

А, да, на месте. Рыжий макал сухарь в вино, размачивал и ел. Доев, допил вино и снова лег. Спешить-то некуда. Они небось еще все спят. Когда ты уходил от них, там и гульбы еще достойной не было; так, только-только разогрелись. Чмар говорил: «Не уходи, сыграй еще, я тебе втрое заплачу». Но ты как встал, так и пошел. А Чмар тогда вскочил, хотел тебя остановить, но тут как раз ввели бойцов, он сразу про тебя забыл и стал кричать и делать ставки. Вот потому ты и ушел — ты знал, что бойцы им будут интереснее. Бойцы — вот это зрелище, а ты, старик, плетешь все об одном и том же. Да и никто тебе не верит, все знают, что у Кау на «Тальфаре» весь экипаж как на подбор был только черной масти, а ты, друг мой, сер как пожухлая трава, на левом ухе рыжее пятно, а правого и вовсе нет — его тебе отрезали на каторге в Тернтерце.

Да, было дело, был Тернтерц. Попал туда конечно же по глупости. Все побежали, ты упал, басуну выронил, стал подбирать ее, вот тут тебя и заломили — на два года. Потом была амнистия: Чмар выкупил тебя, привез к себе в Рифлей… А ох как не хотели тебя отдавать! То есть других пожалуйста, бери да выкупай, а на тебе они уперлись: «Не дадим!». Да ты и сам не очень-то просился на волю. А зачем? Ты в яму на работы не ходил, в бараке ты не жил и столовался вместе с офицерами. То есть не каторга, а рай! А все она, щербатая кормилица, заступница и надоумица!

Ар-р! Р-ра! И Рыжий потянулся, взял басуну, прижал ее к груди и принялся настраивать. Да, старая она, щербатая, неплохо бы подклеить деку да струны поменять. Чмар обещал, что будто бы достанет арихальковых. Врет, как всегда! Да и зачем тебе те арихальковые струны? Вот если б он достал такие же, как здесь, но только новые, вот это было б хорошо. И ты вчера ему опять об этом говорил, Чмар помрачнел, а все вокруг смеялись. Р-ра, ну еще бы! Ведь твои струны не простые, а магнитные — все это видели, все это проверяли, и не железные они, а…

Да, вот так-то вот! Хотите верьте, а хотите нет, но был я там, на том Магнитном Острове, мы восемь лет… ну, пять… ну, год, не менее, в кромешной тьме, в шторм, в ливень и в туман мы шли к нему, гребли, ритм два и два, ритм три и три, сухарь — в вино и в пасть, в вино и в пасть, я с той поры и пристрастился, волны вздымали нас, швыряли, и вновь вздымали, вновь швыряли, а Океан там… Р-ра! Вода то черная и вязкая, а то наоборот — как молоко, а то как кровь, а то как зо… Р-ра! Нет, как золото она была уже потом, это когда уже завидели Магнитную Звезду, тогда весь Океан в единый миг окрасился под золото и так горел, и так слепил, что мы, чтоб не ослепнуть, все зажмурились и так вслепую и гребли, один лишь адмирал, Вай Кау, да, на нем были очки; очки — это такие кругляшки из черного стекла, свет через них не проходил, вот потому Вай Кау и штурвалил, стоял последние три дня, три ночи, не сменяясь, он курс держал, командовал, а мы гребли, а душно было, жарко, страшно, уключины дымились — так гребли…

Х-ха! Х-ха! Вот тут они всегда аж привстают. «Уключины дымились!» Да, хорошо придумано, красиво, до них, до косарей, доходчиво. А все она, щербатая кормилица! И хорошо, что ты тогда не поскупился. Триста сразу и триста потом, а еще сотню брат подкинул. Брат в гневе был, брат проклинал тебя, брат поминал отца: «Отец предупреждал!». А вот отец как раз во всем и виноват, это отец тебя к басуне приучил, а после, возвращаясь, требовал: «Сыграй!». Ты и играл. Понравилось. А после и…

Семьсот монет! Ты поразился и сказал: «Такие деньги!». А мастер улыбнулся и ответил: «Так это ж только вам, как лучшему басунщику. А лучшим — лучшее. Вот, вы только послушайте!». И мастер показал их в деле. Они были магнитные и в то же время золотые, а звук какой! Ты сразу даже не поверил. Спросил: «Откуда взял?». Он не ответил. Только потом уже, когда ты внес вторую часть, он рассказал, что у него была старинная монета, очень странная, по ней ударишь когтем — и она звенит. Тогда он взял ее, расплавил…

С тех пор, конечно, струны износились. И звук уже не тот, и всем твоя история известна, вчера сказали: «Вязнет на зубах». И потому ты и решил уйти — обиделся…

А так все хорошо! Чего еще желать? Чего желаешь, то и получаешь. Вот через час, ну, через два, у них проснутся, и сразу прибежит посыльный лейтенант и позовет прийти, а ты велишь подать тележку — и подадут они, и привезут тебя, посадят рядом с Чмаром…

Но все-таки пора менять историю, а то ты все про Остров да про Остров, которого никто и никогда не видел. И не увидит — нет его. И быть его не может! И вообще, про Океан больше не надо. А что-нибудь такое про…

Про что? Да вот про что? Не так-то это просто — взял и…

А вот…

Да, вот хотя бы про это! Уже который раз тебе одно и то же снится, что ты, словно дикарь, согнувшись в три погибели, бежишь куда-то все, бежишь, тебе кричат: «Наддай! Наддай!» — и ты бежишь, лось впереди. Так! Так…

И Рыжий взял басуну, провел по струнам и сказал:

— Ночь кончилась!..

Нет! Замолчал, подумал. Опять сказал:

— Заканчивалась ночь…

Нет, вновь не так. У диких — дикий ритм. Вот так аккорд, потом вот так. Тогда:

— Заканчивалась длинная, осенняя ночь. Небо на востоке стало понемногу светлеть. Лягаш сказал…

А кто такой Лягаш? Р-ра, подожди! И Рыжий, отложив басуну, встал, заходил по хижине. И долго так ходил, никак не мог собраться с мыслями. Их было много, разных, непонятных — какой-то лес, какие-то нерыки, князь, чужаки, опять этот Лягаш, а вот уже зимой, на льду, ты не один уже, а…

Х-ха! Вот так история! Темна, запутанна, чем кончится, не важно. А важно… Р-ра! Так, значит, как начнем? И Рыжий… или Бэнг… а может, снова Рыжий, поспешно взял басуну, провел по струнам, и начал нараспев, речитативом:

— Ночь кончилась! Я, Рыжий, рык из Глухих Выселок, сейчас вам расскажу всю свою жизнь!