Вадим Панов - Головокружение

— Когда начнут?

— Сказали, скоро.

— Как скоро? Трубы горят!

— Как только.

— А что слышно: всем достанется?

— Копыто сказал, что недовольных не будет.

— Это как?

— Мля, ты на Прищепку посмотри, он всегда недоволен. Бунтовщик, мля!

— Па-а-прашу без оскорблениев в такой великий для семьи день, мля!

— Смотри, как заговорил.

— Не хочет бунтовщиком слыть…

— Тихо!

— Чо?

— Копыто!

— Где?

Государственный канцлер важно поднялся на трибуну и с видимой приязнью оглядел народ. Народ ответил нетерпеливыми взглядами, ясно показывая, что ждет не слов, а халявы.

Но правила игры требовали речи.

— Братья и сестры! — рявкнул Копыто и для солидности потряс кулаками. — Сегодня великий для нашей ненаглядной семьи день! Величайший, как Западные леса! И крутой, как Южный Форт, мля! Сегодня мы обрели Источник и сделали первый… Самый первый, мля, шаг, к созданию Великого Дома!

— Чо?

— О чем?

— Куда его понесло?

Народ, ожидавший раздачи денег или, на худой конец, виски, с недоумением воспринял замысловатую речь «ханцлера». Послышались первые выкрики, но завладевший микрофоном Копыто не позволил себя отвлечь.

— Сегодня мы, как настоящие дети Спящего, нырнем в пучок величия! Мы ведь почему до сих пор прозябали, братья? Потому что пили не столько, сколько нам надо, а как получится! Потому что важнейший виски был челами захвачен и нам доступно трудно. Но теперя все иначе, мля! Клянусь вам, как государственный канцлер — иначе все станет! Народ наш, мы то есть, с колен подымется и отказа ваще знать не будет! Все у нас получится!

— Ура!

— Кого угодно свернем, даже гору!

— Ура!

— Потому что самосознание!

— Ура!

— Потому что я с вами!

— Копыте — ура!

— Я знаю, чо вам надо! — Канцлер махнул рукой, и грузчики принялись выкатывать во двор бочки с виски. — Налетай, народ! Сегодня задарма!

— Вещает, прям как в ящике, — заметил Иголка, отходя от окна. — Будто и не Копыто наш, ханцлер доморощенный, мля, а прохессор какой.

— Раньше Копыто таким не был, — согласился с приятелем Контейнер. — Его, наверное, шасы научили. Как богатеи богатея.

— Они могут, — безразлично заметил Кувалда, буквально утонувший в своем кресле.

Великий фюрер отнесся к устроенной канцлером презентации на удивление спокойно: разрешил провести ее во дворе Форта, не стал претендовать на место на трибуне, не спустился вниз и даже к окну не подходил, словно не слыша речей Копыто и радостных воплей народа. Кувалда безмятежно полулежал в кресле, забросив ноги на стол, поигрывал извлеченным из ножен кинжалом и периодически зевал.

— То есть тебя, наше великофюрерское, происходящее не парит? — осторожно поинтересовался удивленный Иголка.

— Чо?

— Не чо, а кто.

— Кто? — послушно поправился одноглазый.

— Копыто наш, он же ханцлер, тобою огосударствленный.

— А чо он меня парить фолжен? — усмехнулся в ответ Кувалда. — Он вефь канцлер, а не банщик, в натуре.

— Дык он плакат твой своим флаконом занавесил.

— Енто не флакон, а рекламная акция, — наставительно объяснил великий фюрер. — Экономика, мля, повышение профаж и много бабла в семейный общак.

— А не боишься, что плакатик твой взад не вернется?

— Как это?

— А вот так: проснешься завтра, а вместо флакона рекламного, для продаж который, висит фоторожа копытинская, от уха до уха улыбающаяся, а твой парадный портрет рядом, в куче мусора отдыхает. — Боец сделал страшные глаза. — А где ты отдыхаешь, даже представить неудобно, чтобы настроение тебе не портить.

— Сказочник ты, Иголка, такой, что фаже мне прикольно фелается.

— Смотри, как бы страшно не сделалось.

Великий фюрер помолчал, внимательно разглядывая острое лезвие кинжала, после чего негромко спросил:

— Ты, что ли, портрет мой парафный сфергивать станешь?

— Зачем сразу я? — открестился Иголка. — Другие отыщутся.

— Кто?

— Сам небось знаешь, кто тебя не любит больше.

— Знаю, — кивнул одноглазый.

— Так чего не напрягаешься?

— А чо я фелать фолжен?

— Ну… Расскажи всем, что ты тоже крутой.

— Что тоже вискарь могу фелать?

— К примеру.

В словах помощника был смысл, однако идти по стопам шустрого «ханцлера» Кувалда не собирался:

— Копыто виски фелает, нафо мной посмеются только.

— А ты по-другому крутость покажи.

— Как?

— С голым ятаганом сфоткайся, — посоветовал Контейнер.

— Размечтался, мля, ага, — огрызнулся великий фюрер. — Если поглядеть приспичило, ифи в сортир и там свой ятаган разгляфывай, мля, а я…

— Я о другом ятагане, — смутился Контейнер. — О настоящем. Типа, ежели чо, ты за семью кому угодно кишки выпустишь.

— А-а…

— А с тем ятаганом фоткаться не надо, какой бы он у тебя ни был, все одно Копыто не переплюнешь: у него тока за вчера сто пятьдесять детишек нарисовалось.

— Тетки у нас шустрые, — одобрил великий фюрер. — Чуют, когфа суетиться нафо…

— Дрались вчера, — добавил Контейнер. — Зараза с Батареей выясняли, чей сыночек первенец, мля. Чуть до смерти не убились. Я даже на телефон снял, хочешь покажу?

— Покажи.

— Чем развлекаться, лучше бы о деле подумали, — строго предложил Иголка.

— О каком еще феле?

— О том, как нам тебя, твое великофюрерское, не профукать.

— Я чо, шашка, что ли? — обиделся Кувалда.

— Ты лучше, — поспешил успокоить Кувалду боец. — Ты наш великофюрерский семейный лидер, надежа и гарант.

— То-то.

— Но и мы, мля, себя не на помойке нашли. Мы ведь все помним: ежели б не ты, нам с Контейнером кранты адназначна.

— Угу.

— И потому хотим, чтобы ты еще долго об нас зыркалку свою мозолил.

Кувалда пристально посмотрел на телохранителей, медленно вернул кинжал в ножны и с легкой ухмылкой спросил:

— Так вы же фрузья копытовские, чего к нему не метнулись?

— Друзья… — фыркнул Иголка. — У него сейчас другие друзья образовались: чел какой-то, хваны ваще и шасы. И в телевизоре он сияет, и с народом приемку ведет, а нам даже не позвонил, скотина, как вернулся. Ханцлер хренов, мля.

— То есть обижен ты на Копыто?

— А чо?

— Ничо. Теперь я понимаю, чего ты на него наезжаешь, а за меня боишься.

— Я за тебя всегда боюсь, работа у нас теперя такая.

— В таком случае, не боись больше.

— Почему?

— Потому что у меня все под контролем.

— И енто? — Иголка мотнул головой в сторону окна. Со двора как раз донеслись очередные вопли довольной толпы.