Лилия Касмасова - Инферняня (СИ)

— Оры, — тихо произнес Томас.

Оры не рявкнули „Стоять“ или „Ваш пропуск“ или „Катитесь вон отсюда, мерзавцы!“, они пропели оперным сопрано:

— Оставьте ваше транспортное средство здесь.

Томас кивнул, слез с тележки и помог спуститься нам.

— Мы пешком до туда потащимся? — завопила Вивиан.

— Да, — только и ответил Томас.

И пошел вперед, по направлению к домикам. Я направилась за ним — каблуки просто вкапывались в землю при каждом шаге, я сняла туфли и взяла их в руки. Ух ты! Травка была мягкой — премягкой, а земля — будто прогретой солнцем.

Вивиан туфли не сняла, а потому тащилась позади, с трудом переставляя ноги.

— Почему нас даже не спросили, к кому мы, кто мы, и все такое, — удивлялась я.

— А чего и кого им бояться? Они же боги, — сказал Томас.

— А налоговая? — предположила я.

— Думаешь, боги платят налоги? — сказал Томас.

— Ну… А что — не платят?

— А какому государству они, по — твоему, должны их платить?

— Не знаю. Какому захочется.

— Думаю, им не хочется, — сказал Томас.

— Значит, они несознательные, — сказала я.

— Еще какие несознательные, — вдруг сказала Вивиан.

— И потом, — сказал Томас. — Налоговой сюда никак не забраться.

Мы поравнялись с домиком, возле которого сушилось белье на веревке. Один конец веревки был привязан к опоре крыльца, другой — к покосившемуся столбику с большим табло из фанеры.

Сушились две простыни, две наволочки, и штук сто носков. Причем все они были полосатые. А когда мы приблизились, то увидели, что все они еще и дырявые — да непросто, а прямо‑таки изодраны в клочья!

— Хм, забавно, — сказал Томас. — И кто этот любитель дырявых полосатых носков?

На табличке аккуратно, с завитушками, было написано: „Кыш. Носки мои“. И все. Даже без подписи.

— Это кентавр Хирон, — сказала Вивиан. — Старый идиот. Он натягивает носки на копыта.

— Да?! — поразилась я. (Теперь понятно, почему они такие рваные!) — Но зачем?

— Для красоты, — пренебрежительно пожала плечами Вивиан.

— А может, у него копыта мерзнут, — предположила я.

— Или скользят по мрамору, — улыбнулся Томас.

— И где здесь мрамор? — развела я руками, показывая, что вокруг травка — муравка, вполне даже подходящая для копыт поверхность.

— Там, — кратко сказал Томас, показав рукой на небоскреб.

Который, между прочим, не приблизился ни на метр. Сколько же до него топать?!

— Кто пустит лошадь в здание? — сказала я.

— Кентавры — не лошади, они полулюди — полулошади, — сказал Томас.

— Все равно, — сказала я.

— А ходят они туда на работу, — сказал Томас.

Так вот почему вокруг ни души! Все на работе в этом небоскребе.

Эту догадку я высказала вслух.

— Нет, — сказал Томас. — У греческих богов ненормированный рабочий день, то есть, они приходят на работу в разное время…

— Да, — подтвердила Вивиан и добавила сердито: — Некоторым достаточно заглянуть туда минуты на три, а некоторые работают целыми сутками, ждешь их ждешь дома, как дура…

Это она, видимо, о чем‑то о своем.

— У них и зарплата есть? — спросила я.

— Нет, — сказала Вивиан.

Наверное, потому что они сами могут получить все, что захотят.

— Зачем же им работать? — спросила я.

Ну вот я, например, если бы не нужны были деньги… А вы бы — тоже бросили все к черту, правда?

— Ради удовольствия, — ядовито произнесла Вивиан.

— Попробовали бы они не явиться, когда их босс — Зевс, — сказал Томас.

— И кому это „Кыш“, — шла и рассуждала я. — Как будто кому‑то нужны его носки… И не водятся же тут воры…

— Почему же, — усмехнулась Вивиан.

У Томаса один угол рта пополз вверх.

— Что? — сказала я. — Водятся?

— Если они боги, это не значит, что им чужды… э — э… пороки, — сказал Томас, когда Вивиан оказалась немного поодаль, наклонился ко мне и сказал:

— Ходят легенды, что Гермес как‑то украл у Зевса скипетр, у Ареса — меч, а у Посейдона — трезубец…

— Да ты что! — удивилась я.

— А у Аполлона — стадо коров, — улыбнулся Томас.

Мы не заметили, что Вивиан уже рядом.

— Да, тот еще проходимец, — сказала она. — И совершенно безответственный тип. Из‑за него я выпала из обоймы на полгода. А это много значит в кинобизнесе, поверьте. То есть, — спохватилась она, — я счастлива, что у меня есть Петер. Но Гермес и не предупредил, что на всю беременность мне придется запереться в доме.

— Почему пришлось запереться? — спросила я.

— Потому что Петер необычный ребенок. Другие дети в животе толкаются. А полубоги — летают. Ну вот и я парила над землей. Невысоко, в нескольких дюймах, — она вздохнула. — Ощущение странное.

Мы шли по Олимпу и ели пирожки с земляникой, которые дала в дорогу Нэнси. Корзинку мы положили в ящик внутрь дивана. Когда я ее достала, ручка у нее была сломана. А пирожки остались почти целы. Только у парочки потекло земляничное варенье через продавлины. Жаль, что мы не могли остаться на ужин у Алана — он сказал, что будут какие‑то интересные гости.

— Не знаешь, кого Алан ждал на ужин? — спросила я Томаса.

— Знаю, — он улыбнулся. — Своих родственников.

— А кто они у него?

— Герцоги, маркизы, графы…

Хорошо, что мы не остались. У аристократов столько условностей и манер — кто первый встает из‑за стола, как положено здороваться с незнакомыми графами, всякие поклоны и экивоки — я бы опозорилась как пить дать.

— К тому же они привидения, — договорил Томас.

Что???

Около одного дома из красивого белого камня, с огромными окнами и колоннами было море цветов, таких красивых, душистых, я никогда таких не видела. Я сорвала несколько — одну оранжевую ромашку, большую, как колесо велосипеда, и несколько мелких, вроде колокольчиков — фиолетовые, голубые, желтые.

— Любите цветы? — раздался мужской голос откуда‑то сверху издалека.

Я подняла голову: на краю крыши крыльца сидел человек в белом костюме. Через плечо у него была перекинута какая‑то странной длинной формы сумка, а в руках он держал — о боже, лук! Не огородное растение! А тот, который древнее оружие, из которого Робин Гуд стрелял по тем, кто осмелился зайти в Шервудский лес!

Томас шагнул вперед, загораживая меня:

— Извините, мы не знали, что их нельзя рвать.

— Почему нельзя, — сказал человек и плавно, паря в воздухе, спустился к нам.

Он оказался молодым и удивительно, необычайно красивым. Голубые глаза, темные ресницы, нос с легкой горбинкой, а губы! Они казались и жесткими и мягкими, потому что были четко очерченными, и в то же время слегка пухлыми и какими‑то беззащитными.