Через Великий лес - Катерина Камышина
Но люди у костра не походили на трусов или глупцов. Рассуждали толково, со стариками держались почтительно, едой делились щедро. И со Скаем делились, и он тоже, счастливый, что его так легко включили в общий круг. И не расспрашивают, не глядят подозрительно, и плевать им, насколько высок его род.
Потом, когда все улеглись спать и разговоры стихли, Скай долго лежал на спине, заложив руки за голову, и смотрел, как мигают звёзды — пушистые, как одуванчик у Белой Госпожи.
Он попробовал представить себя крестьянином. Вот он работает в поле вместе с отцом и братьями и готовится поставить отдельный дом и завести семью, как все делают. А потом случается война или приходят Проклятые и сжигают этот дом, и всё нужно начинать сначала… Он вспомнил разорённое Файгарово подворье и затосковал. Нет уж, я бы точно так не смог. Хорошо, значит, что всё-таки я не крестьянин.
* * *
Наутро они собрались деловито, без шуму и спешки, и поехали дальше. Старики, очевидно, рады были почесать языками, оказавшись вдалеке от докучливых детей и внуков, а Скай понемногу начинал скучать.
— Гляди, Вейтар, — сказал вдруг Умвел, показывая грязным шишковатым пальцем, — видать уже. Вон он, Н'ганнэн-Тор.
Скай от волнения даже привстал с места и чуть не потерял равновесие. Они въехали на высокий холм. Вниз стелилась равнина, квадратно-пятнистая от полей, рассечённая почти прямой дорогой, а за ней — другая, неохватная, сине-серая, похожая на скомканную ткань. Скай с замиранием сердца понял, что там море. А на берегу стоял огромный город. Больше, чем Фир-энм-Хайт и Сокрытая Гавань, вместе взятые! Он был похож на целую гору или на великанскую крепость — из-за стен, наверное. Они были не деревянные, как в Фир-энм-Хайте, а каменные, из крупных серых плит, позеленевших по углам от мха. Стены стояли грозные, ощерившиеся бойницами, с укреплениями по верху. Из-за них видно было россыпь острых крыш в весёлой рыжей черепице, крепость и знамёна. Надо всем этим кружили чайки, и Скай вспомнил, что «Н'ганнэн-Тор» значит «Птичья Скала».
Подводы покатили с холма. Черепичные крыши скрылись, а исполинские стены вырастали и вырастали, пока не заслонили собой даже море. Сердце у Ская в груди трепетало.
Городские ворота были открыты, и стражники с н'ганнэн-торским гербом на накидках (белая башня и птица на синем поле) пропускали желающих войти. Таких было полно — ярмарка ведь, и очередь продвигалась медленно. Скай всё не мог перестать глазеть на стены, на подъёмную решётку из брусьев в руку толщиной, а стражник уже спрашивал, обращаясь к Умвелу:
— Кто таков? По какому делу?
У него были воспалённые глаза и монотонный голос. Такой, словно он всю ночь не спал и теперь мается от головной боли.
— Умвел я, из Элирдера, — прошамкал старик, и тщедушный мальчишка-писец тотчас зацарапал по вощёной дощечке. — На рынок еду.
— Что везёшь? — спросил стражник безразлично.
— Да вот, как видишь, почтенный…
Тот заглянул в телегу, скользнул взглядом по тыквам, по свёкле, по Скаю, и вяло махнул рукой.
— Проезжай!
Писец сунул Умвелу глиняную печатку, а измученный стражник уже говорил следующему крестьянину:
— Кто таков? По какому делу?
Умвел тронул поводья, и тавик, видимо, ко всему привыкший, зашагал прямо в ворота. А Скай от волнения еле дышал. Он не знал, куда смотреть, так тут было людно и шумно. Скверно вымощенные улочки извивались, как змеи, и на каждом повороте скрипели вывески. Дома тесно лепились друг к другу, тоже каменные, в два и три этажа.
Попетляв в этом ущелье, подвода выехала на большую, чисто прибранную площадь. Здесь уже было полным-полно лотков и телег со всяческим товаром. Продавали и бочки, и посуду, и домотканое полотно, и ламповое масло, и мясо, и страшно дороги пряности, от которых на полплощади плыл аромат.
Умвел выбрал себе место и остановил тавика. Тот громко фыркнул, дёрнул головой, чтоб не мешали поводья, и улёгся.
— Ну, — сказал старик, улыбаясь в клочковатую бороду, — вот, значит, и приехали. Тебе здесь куда надо-то?
— В порт. Где корабли.
— Так он в той стороне. Прямо по этой улице ступай, она вниз идёт. Не заблудишься.
— Ага…
Скай спрыгнул с телеги, забросил сумку за плечо и поклонился.
— Спасибо тебе за всё, Умвел-уммар.
И пружинисто зашагал по указанной улочке. Потом не выдержал и пустился бегом, счастливый, что больше не надо трястись на медленной, скрипучей телеге. И вообще — всё, закончились его скитания. Сесть сейчас на корабль — и, глядишь, через неделю-другую ты уже на Восточных Берегах.
Улочка вильнула последний раз, обшарпанные домишки расступились, и Скай вылетел на причал. Прямо в густой запах рыбы, соли, водорослей, гниющего дерева. Причал был длиннейший, и волнолом — тоже не чета фир-энм-хайтскому, а под стать здешним стенам — из огромных серых глыб, с тяжёлой маячной башней на конце.
Было грязно. Всюду громоздились бочки и ящики, между ними блестели лужи и канавы с затхлой водой. Сушились вонючие рыболовные сети, вода вздыхала под опорами причалов, скрипело дерево, перекрикивались люди. Чайки кружили над складами, чёрными от сырости. Повсюду не прекращалась какая-то муравьиная работа: катили бочки, тащили тюки по сходням, грузили телеги. Но Скай смотрел мимо всего этого — на корабли.
С моря дул крепкий ветер, но он не стал кутаться в плащ. Коротко поблагодарил Имлора и зашагал мимо складов, телег, домишек, мимо втиснувшегося между ними неказистого трактирчика. Оттуда тянуло горелым луком, зато прямо напротив, на ящике, сидел черноволосый эльнеддан и наигрывал на тэнге. Вокруг него собралась маленькая толпа.
Эльнедданы бывали в Фир-энм-Хайте очень редко, и Скай против воли потянулся туда же — но одёрнул себя: сейчас есть дела поважнее, чем музыку слушать. Он не решался отрывать людей от работы, но поблизости как раз праздно стояла троица моряков — тоже на эльнеддана поглазеть подошли. Ская они не замечали.
Скоро я буду в Канойдине, сказал он себе, чтобы набраться смелости. Наместник, конечно, не откажется помочь — что ему стоит? И я сразу же вернусь к Колдуну. Да, я всё равно останусь безродным изгнанником, но у меня будет наставник. А это значит — хоть какая-то от меня в жизни польза, не только попусту небо коптить. Стыдно сейчас трусить!
Он расправил плечи и самым решительным шагом
