Хаген Альварсон - Скрипач и фоссегрим

— Кого?

— Кальми Без Лица. Он из тех, кто не хочет уходить. Он надел маску и отрёкся от себя. Когда-то мы, тролли, сильно его обидели. Во время Войны. С тех пор он убеждает себя, что мстит. Но он просто боится уйти.

— А ты не боишься?

— Боюсь. Но я уйду. Поэтому это и для тебя прощальный ужин, не только для Кристен.

— Скажи, можно помочь Кристен?

— Не знаю. Об этом ты узнаешь сам. Вы — дети богов. Ваша участь известна. Дай руку, я научу тебя обращаться со своим огнём. Блестел черный смычок, скользя по пальцам скрипача. Рука онемела. Было не больно — просто противно. Смычок елозил всё быстрее. Пламя свеч играло в очах Вальдера. Во взоре фоссегрима был серый морской лёд. Он не боялся уйти. Он боялся — не успеть. Смычок взрезал кожу. Кровь из распоротых пальцев мерцала во мраке. В душе Вальдера рождалась музыка. Юноша взял свою скрипку. Но очень боялся опустить смычок на струны…

Открылась дверь. В гостиную ворвались ветер и молния. На пороге в ночь стоял высокий странник в алом плаще. Прекрасная маска уродовала его лицо. За его спиной хлопала крыльями и ревела одинокая осенняя буря.

— Ну вот и всё, фоссегрим, — сказал гость. Голос его звенел стальной тетивой арбалета.

— Привет, Кальми. Вина? — предложил хозяин.

— Прощай, Вальдере, — молвил Грим, идя навстречу гостю. Кальми извлёк из ножен меч.

Вальдер на миг забыл о скрипке и о саднящей боли, пришедшей в ожившие пальцы. Ибо клинок был не стальной, не серебряный и не золотой. Это был тонкий и острый солнечный луч. Ибо ведомо, что истинно тролля может погубить лишь солнце.

— Ты не станешь защищаться? — казалось, Кальми удивился.

— Какая разница?

— И правда, — сказал альвин, поднимая клинок.

— Нет! — закричал Вальдер, не смей, стой! СТОЙ!!! ЗАЧЕМ?!!!

— Не твоё дело, — сказал Кальми. И ударил. Клинок вонзился в сердце фоссегрима. Грим улыбнулся, а потом захохотал. Его очи светились, он был счастлив.

— Играй, Вальдере! Играй! — крикнул он радостно, а потом рассыпался кучей блестящих обсидиановых обломков. Ибо после смерти тролль становится камнем. Кальми вложил меч в ножны.

— Думается, напрасно ты это сделал, — произнёс Вальдер голосом отца. А потом — заиграл.

7

Знакомая красная пелена завесила очи, багровый прибой захлестнул с головою, искал выхода крик, клекотали ярость и боль. Но это была холодная, железная ярость и ледяная, солёная боль. Он ничего не забывал, как в прошлый раз. Он играл — но это была не игра, это была жизнь. Не пьяный угар, не припадочное беспамятство. Не подмена слов, снов и чувств. И не бессильное щёлканье клыками, порождённое завистью и жаждой власти, которого так боялась Кристен. Багрянец капал на струны, занимался огнём, но не обжигал. Лилась музыка, рождённая из крови, пламени и льда. Буря была в очах Вальдера; и драккар, его собственный драккар, летел сквозь самое око той бури. Это было страшно, это было прекрасно и это было вечно.

Музыка обволакивала скрипача. Звуки свивались кольцами змеев, кольцами золота королей и кольцами локонов королевен. Звенело серебро Колокольцев на санях Королевы Зимы. Звенел смех фоссегрима — из тех далёких времён, когда он ещё мог смеяться от души. Но, конечно же, Вальдеру слышался прежде всего иной голос. Некогда ненавистный. Хриплый. Такой родной и милый. Голос отца. И тогда Кальми закричал.

Убийца выхватил меч — обычный, стальной — и бросился на скрипача. Тот лишь рассмеялся. И сменил ритм. Кальми споткнулся, припал на колено. Застонал и поднялся рывком. Сделал три шага — неуклюжих, пьяных. Бурный поток звуков струился сквозь него, сбивал с ног. Алый плащ вился как на ветру. Кальми поднял меч, сделал шаг и ударил. Клинок переломился в полёте. Десница альва почернела, обуглилась. Маска не скрывала ни злобы, ни страха в его глазах. Вальдер не видел его. Скрипач сбавил темп. Он играл медленно, величественно, и музыка текла черным подземным потоком. Рекой мёртвых. По которой плывёт черный лебедь. Чёрный лебедь пел в руках Вальдера. Тяжелый поток сбил Кальми, поволок его прочь. Тот орал, катался, пытаясь встать. Наконец собрался и бросился было к дверям…

— Куда собрался? Мы тебя не отпускали! Кристен взяла скрипку мёртвого фоссегрима. Встала рядом с Вальдером. И они заиграли вдвоём. Только если Вальдер сам играл войну, то вдвоём они играли любовь. Дверь исчезла. Кальми стал на колени.

— За что? Зачем? — хныкал он.

— Не твоё дело, — ответил Вальдер. А потом Кальми дрожащими руками сорвал маску. Под ней был солнечный свет, но не было лица. Маска поплыла по воздуху к скрипачам, рассыпаясь в серебристую пыль. Она не доплыла.

— Смерть за смерть, — сказал Вальдер жестоко, — ушел он, уходи и ты. Альвин обрёл лицо. Имя. Память. А потом превратился в звуки музыки, которую играла Кристен. Одна. В тишине. Буря замерла от восторга, слушая её.

Утро было серым. Но это была серая сталь, звонкая и острая. Как глаза счастливого Грима.

— Мы не воскресим его, — сказала Кристен, — а ведь я обязана ему. Если б не он — я бы не прошла это испытание. Знал ли он?

— Кто скажет?.. Мы не воскресим его, — сказал Вальдер. Молчание. В честь великого учителя, каких более нет. По озеру плыли лебеди. Коза жевала траву. Последнюю траву этого года.

— Ты куда теперь? — спросил Вальдер.

— Не знаю. А что, есть мысли?

— Я собирался ко двору Хлода Олафсона, нашего дорогого короля.

— Даже так?!

— Это честь для Хлода. А ещё большая честь будет, если нас будет двое. Она изумлённо и радостно взглянула ему в лицо. Он смущенно опустил глаза.

— Ну что так смотришь? — почти прошептал юноша, — ну люблю я тебя… Будто ещё не заметила… Потом вдруг поднял глаза, взял её ладони в свои и ушёл в её чудные глаза.

— И ещё, Кристен. Мне надоело играть войну. А играть любовь мы можем только вдвоём. Теперь смутилась она. И лебеди благословили их, вихрем устремляясь с озера в небо, осыпая влюбленных скрипачей белыми перьями. Лебеди улетали. И музыка скрипки неслась им вослед.

Что же случилось с козой? А ничего. Они взяли её с собой. Полезная вещь — молоко, разве нет?