Валерия Вербинина - Зеркало неба и земли

– Пусти меня, проклятая! – крикнул он, извиваясь на земле. Конь его ронял с губ кровавую пену.

Ведьма запрокинул голову и расхохоталась.

– Так-то ты отплатил мне за мою доброту, Тристан из Лионеля? Стоило бросить тебя подыхать на морском берегу, да! Уже забыл? Уже запамятовал? Смотри, я напомню тебе!

Ужас охватил Тристана: вдали он различил рев дракона, от которого сотряслись скалы.

– Послушай, – взмолился он, – там мой друг. Он может погибнуть. Будь же милосердна!

– Вот как ты заговорил! – воскликнула ведьма, в гневе потрясая посохом. – Как неблагодарно сердце людское, Тристан из Лионеля! Что ж, пора, пожалуй, вернуть тебе твой облик; пусть все увидят, какое у тебя лицо, пусть изумятся, пусть обойдутся с тобой, как ты того заслуживаешь!..

Ведьма кричала еще что-то, чего Тристан не слышал. Он поник головой; рев и грохот то становились сильнее, то ослабевали. Тристан потерял сознание…

Заблудившись душой во времени и пространстве, он все же очнулся и удивленно огляделся. Он лежал в высокой светлице; сквозь узкие окна, пробитые в толстой стене, едва проникал рассеянный солнечный свет. У изголовья сидела немолодая полнощекая женщина и, напевая себе под нос заунывную старинную песенку, ловкими и уверенными движениями вышивала на ткани какой-то замысловатый узор.

– Аэльрот? – спросил Тристан одними губами.

Женщина заметила, что он пришел в себя; он встала, отложила вышивание и, приложив палец к губам, скрылась. Тристан сделал попытку подняться. Та дикая, нечеловеческая боль, что терзала его в ладье и совсем недавно в ущелье, когда он встретил ведьму, утихла. Внезапно он вспомнил угрозу ведьмы, и хотя он был отчаянно храбр, все же ему стало не по себе при мысли о том, что могут с ним сделать, если откроется, кто он такой.

Тристан поднял голову: Эссилт стояла перед ним.

– Здравствуй, Друстан, – молвила она, и подобие улыбки тронуло ее сжатые губы.

– Что с Аэльротом? – быстро спросил Тристан.

Эссилт вздохнула. Она стояла, прислонившись головой к столбику кровати, поддерживавшему балдахин, и рассеянно водила по нему рукой.

– Аэльрот победил дракона, – сказала она просто.

– Правда? – спросил Тристан, не помня себя от радости.

Значит, ведьма не достигла своей цели. Аэльрот победил; и от одной мысли об этом Тристану сделалось легко и тепло на душе, потому что он был не из тех, что завидуют ближним, а, наоборот, из тех, что радуются за них, если им удалось отличиться в каком-нибудь трудном или рискованном деле.

– Это Аэльрот нашел тебя, – пояснила Эссилт, не сводя с Тристана пристального взгляда. Даже теперь, в сумерках, он видел, как осунулось ее лицо, как черные круги легли под глазами. – Он испугался: ты лежал совсем как мертвый…

Тристан закусил губу.

– Я встретил создание, проклятое богами, – сказал он уклончиво.

Эссилт тихо вздохнула.

– Ты и впрямь едва не умер, – промолвила она. – Я сразу же поняла, что это колдовство: не может человек страдать так сильно на этой земле. Скоро это пройдет.

Тристану стало немного неловко при мысли, что сестра Морхольта ухаживала за ним во время его болезни и, как он отлично понимал, отвела от него верную гибель; он предпочел бы быть обязанным кому угодно, только не этой чудесной девушке. Что-то в ней особенно смущало его теперь; но, удивительное дело, он не находил в ее чертах прежнего уродства. Он попытался встать – и, застонав, повалился на подушки. Эссилт шагнула вперед, ее прохладная рука легла ему на лоб.

– Спи, – сказала она.

И Тристан, повинуясь ей, уснул, но сон его не был спокоен. То он видел Морхольта, стоящего на одном колене и глумящегося над ним; неожиданно Морхольт делал огромный прыжок – и распластывался в небе багряным облаком, похожим на отрубленную голову дракона, из которой текла кровь. То чудилась ему ведьма, которая, хохоча и подняв юбки, отплясывала какой-то дикий танец в пещере, стены которой неожиданно ожили и тоже двигались вокруг нее. Тристан понимал, что старая женщина не может так танцевать; он силился угадать за личиной ее истинное лицо, но оно всякий раз ускользало от него, едва он готов был поверить, что знает, кто она на самом деле. Ведьма сменялась Аэльротом, недоумевающим и сокрушенным; грязь и кровь были на его челе, и самые золотые волосы его были опалены огнем чудовищного зверя, которого он сразил. Аэльрот исчезал, таял в подземельях измученной памяти, и Тристан видел альбатроса, сидящего на окне и печально глядящего на него, недужного и неподвижного. Он так и не понял, сон это был или явь; поутру явилась Бранжьена, кормилица Эссилт, та самая, которую он увидел, едва придя в себя, и альбатрос улетел. Кормилица был болтлива и назойлива; рядом с ней витязь ни на миг не мог сосредоточиться на своих мыслях. К счастью, около полудня Бранжьена удалилась, и Тристан наконец-то вздохнул спокойно.

«Первое: старуха на морском берегу. Я доверился ей, и, как видно, напрасно, ибо через меня он искала погибели моему другу. Кем она может быть? Верно, ее власть велика; но нет такой силы, на которую не сыскалось бы силы еще большей. Раз она принимает облик смертных, она и сама смертна; а раз так… раз так… Надо ее найти; иначе она причинит великое зло тем, кто дорог моему сердцу. – Тристан не стал уточнять, даже мысленно, кто были эти «те», тогда как раньше он отличал из всей семьи одного лишь Аэльрота. – Затем альбатрос: неспроста является мне эта птица, и я не знаю даже, что она предвещает. Быть может, это пособник старухи; ведь дала она мне новое тело, так почему бы ей не придать душе на время зримый облик птицы? Но спутники ведьм испокон веков – псы да вороны; впрочем, это утверждает простой люд, мало что смыслящий в делах чародейства… – Тристан яростно ударил себя рукой по лбу. – Что это я, о чем только думаю? Какой бы немощный облик ни придала мне проклятая, при мне еще мой добрый меч и мой тугой лук; и несдобровать тому, кто думает, что низкая магия поможет ему против Тристана!»

На этом весьма патетическом месте вошел Аэльрот, за которым следовали многочисленная свита и челядь. Юный победитель дракона выглядел как настоящий принц; Тристан уже слышал от Бранжьены, как Аэльрот вступил в замок и, доверив поверженного Тристана заботам женщин и знахарей, отправился прямиком к королю, своему отчиму; ему он объявил, что сразил дракона собственной рукой, в доказательство чего преподнес изумленному монарху кусок устрашающего вида чешуи с причудливыми гребнями, содранной с черепа убитого зверя, ибо вся голова дракона, по заверениям Аэльрота, была слишком велика и тяжела, и, оказавшись перед выбором, доставить ли королю голову мертвого чудища или полуживого Тристана, он выбрал последнее и надеется, что король на него за то не разгневается. Король Ирландии, узрев чешую, содранную с его величайшего супостата, сначала даже потерял дар речи, но потом все же нашел в себе силы ответить, что он премного рад, безмерно благодарен и поэтому Аэльрот может просить у него чего пожелает. Он поглядел на свою жену: королева Одовера тихо роняла слезы от радости, что ее сын вернулся живым и невредимым.