Лилия Баимбетова - Перемирие

— Я здесь — здесь! — крикнула я.

Но скоро веселье мое кончилось. Нильфы словно озверели в этот раз — бой вышел отчаянным. Если бы дело было на Границе, если бы дрались Вороны с Охотниками, то мы скорее бы позволили поубивать себя, не доводя бой до такого накала: никогда на Границе не считалось почетным, умирая, забрать с собой побольше врагов. Никогда на Границе не было взаимной ненависти, никогда мы не стремились истребить друг друга, для нас смерть — это средство достижения гармонии. До сего момента я не знала иной войны, и мне казалось, что всякая война такой и бывает. Но сейчас я начинала понимать, что наша южная война была и не война вовсе, а какое-то ритуальное действо…

В небольшой передышке, вдруг случившейся в этой беспорядочной схватке, я осознала, что мы попали в ловушку. Несколько всадников, защищая телегу с ранеными, отступали по дороге, остальные уже скрылись за поворотом. А здесь человек десять (и из них четверо нелюдей) оказались притиснутыми к отвесной скале, а вокруг были нильфы. Я задействовала ночное зрение и видела все — в неестественном сером свете, приближенное и увеличенное, как сквозь слой воды. Я видела, как, перекосив рот, кричит что-то всадник, отступающий за телегой. Видела опечаленные вытянутые морды нильфов.

— Повеселимся? — выдохнул кейст мне в ухо.

Ответить я не успела. Нильфы, отступившие было, снова кинулись в атаку. Но уворачиваясь от их ударов, попадая мечом в мягкие, покрытые шерстью тела, я думала: и правда. И впрямь, последний бой, отчего бы ни повеселиться? Я всерьез думала о близкой смерти, я уже ощущала ее — рядом с собой, я видела свою смерть в их топорах и саблях, в нильфьих мутных глазах. Я знала, что умру — прямо сейчас, и — черт! — если уж умирать, то весело.

Нильфов было так много. Я не видела никого, кроме тех, кто нападал на меня; не видела, как умирают стражники. Только Воронов я чувствовала и знала, что они еще живы — все четверо. Я едва заметила, как упал кейст с отрубленной ногой. Полузатоптанный, он продолжал бить нильфов кинжалом, потеряв его, хватал их за ноги, пока не истек кровью. Как умер младший веклинг, я не видела, но умер он быстро — миг, и я уже не ощущала его присутствия. Нильфы погасили его, как свечку. Зато я видела, как умер хонг, сражавшийся рядом со мной, он получил секирой в живот и, зажимая одной рукой рану (кровь текла по его руке и по металлическим кольцам разорванной кольчуги), с неожиданным веселым гортанным выкриком бросился в толпу нильфов, рубя их направо и налево. Я видела, как он упал под нильфьими ударами, и долго еще чувствовала, как угасает его жизнь, уже не озаренная сознанием. Разум его сбежал от умирающего тела (не зря же так рано, такой молодой, он стал хонгом; дух его уже нашел свои пути и сейчас разматывал клубок еще нехоженых троп).

Мы остались только втроем: старший веклинг, дарсай и я. Они оба меня прикрывали, иначе мне бы тут не стоять: ни в скорости, ни в умении владеть мечом мне с ними, конечно, не равняться. Ах, как они дрались оба, такое не часто можно увидеть. Но я ясно чувствовала, что оба они устали. Дарсай совсем измучился. Кто-то из нильфов все-таки задел его — неглубокая рана на боку, почти царапина, но она кровоточила, а он и так потерял слишком много крови.

— Tzal, е rato rder, — сказал вдруг веклинг, локтем отталкивая меня назад, к скале, и закрывая собой.

— Что?

— Не болтай, лезь!

— Ты с ума сошел, как я на нее залезу…

— Давай же! — прошипел веклинг.

И я полезла — куда же мне было деваться? Вообще-то это оказалось не так сложно, как я думала. Скала вся была в трещинах; камень крошился под моими пальцами, но я не упала, хотя три раза чуть не сорвалась. Смешная была бы смерть, никогда бы не подумала, что умру, сорвавшись со скалы. Это надо же…. И ощущения были довольно смешные. Я и на деревья-то никогда не лазила.

И вдруг слабенький тонкий свист зазвучал в воздухе. Что-то оцарапало мне бок. Я вскрикнула от неожиданности и едва не свалилась.

Как сказал поэт:

Их черные стрелы

Разят гордецов.

Кончился бой.

Злые звезды померкли.19

Я ощущала, как Вороны лезут за мной, и… Боги, я не боялась — за себя, но за него я испугалась по-настоящему. Давно я не испытывала ТАКОГО страха. Я так отчетливо чувствовала его усталость. И слабость, кошмарную слабость. У него кружилась голова, а сорваться здесь было легче легкого. Теперь уж все решала судьба, а у меня не было причин считать ее ко мне благосклонной. Отнять память, семью, все, потом снова сюда вернуть, так почему бы еще ему не упасть…. Любая случайная стрела могла лишить его жизни! Вот уж поистине "злые звезды померкли"… А потом я подумала: а что помешает и мне разжать руки в этот миг? Спасительная мысль. И я успокоилась. И все волнения все равно были зря: никто из нас так и не упал. А интересно было бы свалиться с такой высоты…

Я ползла по скале в ночном воздухе, прикидываясь птицей, — как-то глупо ощущать себя так высоко над землей. Я слышала чье-то тяжелое дыхание внизу. Или это было мое дыхание?

Пальцы мои вдруг легли на уступ. Я подтянулась, перекинула ногу и выбралась боком на небольшую ровную площадку. Я села и привалилась спиной к стене. Я сидела, стараясь отдышаться, когда показалась растрепанная, с прилипшими ко лбу черными волосами голова веклинга. Пододвинувшись к краю, я ухватилась за его руку в изодранной грязной печатке, другой рукой схватилась за его плечо. Наполовину я вытащила его, он немного полежал, тяжело дыша, и выполз на уступ…

— У-уф…

— Что ты сказал? — пробормотала я, стараясь оттащить его от края.

— Не трогай меня.

Я отпустила его и, отодвинувшись, прислонилась к стене. Ветер холодил мое лицо. Бездумно я смотрела на странные звезды в сероватом небе — искусственная картина, созданная напряжением способностей организма. Скоро на уступ выбрался и дарсай. Он подобрался ко мне и растрепанной головой ткнулся мне в плечо. Его тело сотрясала дрожь. Я обняла его, прижимаясь лицом к его мокрым от пота, холодным волосам. Мне и самой было так холодно, и я так устала, что ничего уже не понимала и не помнила. Я знала только: он жив, и я жива тоже. Этого, в сущности, было достаточно для спокойствия.

Мы решили, то есть это веклинг решил, что до утра мы останемся здесь. Мы улеглись: я у стены, веклинг с краю, дарсай в середине. Я обняла его, вцепилась пальцами в рукав его рубашки и прижалась лбом к его плечу. Он весь дрожал, и это дрожь передавалась мне. Я лежала с открытыми глазами. Немного погодя дарсай поднял голову. Я почувствовала его движение и, приподнявшись, взглянула на него. Ночь снова стала ночью, я увидела только его глаза, светящиеся в темноте.