Людмила Ардова - Путь бесчестья

— Может, вы желаете что-нибудь добавить к моему заказу, уважаемый господин Флюгермон? Конечно, меню в этой жалкой харчевне не соответствует вашим понятиям о хорошей пище, но что же делать? Наши боги учат нас быть снисходительными и терпимыми к разным недостойным содержательницам трактиров. Разве сравнится их убогая стряпня с дивными творениями вашего повара. Никогда не позабуду вкус перепелок поджаренных его искусной рукой, а мясо нежного барашка, а соус", а ваши погреба, вино "Слезы девственниц!" Мм, — я мечтательно закатил глаза, силясь вообразить все, о чем рассказывал. Мой отец, господин Клюкерфил, всегда напоминал мне о том, чтобы я не забывал про вкусный обед. "Законы — хорошая штука, сын мой, но не на пустое пузо. Заруби себе эту истину на носу, мальчик, и она не раз спасет тебя от голодной смерти, ибо нет ничего смехотворнее голодного жреца: читать проповедь, думая о курице и краюхе хлеба".

— Увы, — продолжал я уламывать Флюгермона — Задиру, — здесь не подадут вам ни особо любимые ваши колбаски, ни мясо кроликов, выросших на сочных лугах в вашем поместье, ни жирного угря в белом вине, но все же попробуем заморить червячка, ведь свежий воздух разогревает аппетит, а мы проделали долгий путь от замка герцога.

— Нет, господин Клюкерррр, слишком большая честь для этого придорожного заведения! Я привык кушать в парадной столовой в окружении портретов предков, а где мое старинное серебро, которое привез дедушка из военных походов. — Задира паясничал, но слуга пока это, к счастью, не понял.

Теперь настала моя очередь для манипуляций под столом и я, как следует, двинул компаньона по голени твердой, как кирпич, остроносой туфлей.

Я всегда говорил, что Задира — парень без фантазии, но особой тупостью он не отличался — физические доводы действуют на него безотказно.

Вот и сейчас, мой приятель живо взялся за ум, внося свою лепту в заказ блюд. А после с пылкостью вступил в занимательную беседу со мной, из коей явствовало, что он — важная персона из свиты герцога Скатолы, а я сопутствую ему как доверенное лицо, поскольку грамота, юриспруденция и остальные тонкости бытия никаким образом не должны отравлять жизнь благородного человека.

Мы предшествуем в этом городишке появлению герцога с особой миссией — разобраться в разных злоупотреблениях и финансовых махинациях, ибо его высочеству доподлинно известно, что благословенный край индюшек, пива, и самого лучшего сукна в королевстве не обходит своими дарами представителей власти его высочества, призванных заботиться о его, а не о собственных интересах. По мнению славного герцога, корзины, в которых все вышеозначенные блага обретают вид звонкой монеты, весьма прохудились: пока они достигают казначейства его высочества, из них высыпается, по меньшей мере, несколько тысяч кружочков с портретом нашего благочестивого, ныне царствующего монарха.

Разочаровавшиеся во всех прелестях жизни герцогские глаза так сильно нуждаются в блеске благородного металла, озаряющего его унылую жизнь, что настала пора чинить корзины.

Нежное сердце доброго герцога возмутила наглость, воцарившаяся среди его поданных, и он направил господина Флюгермона, самого преданного ему дворянина выявить бесчестных мошенников и призвать к порядку горожан.

Мы почти не врали. О прибытии герцога и впрямь поговаривали, нам еще по дороге поведал о том пастух, перегонявший коров, непочтительно удобривших наш путь лепешками, что и навело меня на спасительную мысль как возможно сытно и бесплатно отобедать.

Итак, вели мы оживленную "светскую" беседу на тонах достаточно громких для чуткого слуха вездесущей хозяйки, толстый слуга сновал туда — сюда, донося до нее обрывки не расслышанных ею фраз и в результате совместных усилий, скромная особа, сияя как начищенный медный таз, взяла в свои руки обслуживание нашего стола.

При этом она, разумеется, не молчала. Мы внимательно выслушали сетования "бедной" женщины, за которую "некому постоять" это за нее то некому — да она сама двух гвардейцев стоит! Меня сразила наповал такая незащищенность. Тем не менее, я сочувственно кивал в ответ на ее жалобы и стоны, и вместе с Задирой клятвенно пообещал, "войдя в ее положение", что первым кто будет повешен на городской площади, — начальник городской канцелярии. Ибо в эту самую минуту мы освобождаем его от всех бесплатных довольствий и от своей должности заодно уж.

Его довольствие на нынешний вечер посвятили нам: двум милым благородным достойным и щедрым на обещания господам.

Словом, обед был хорош, комнаты под ночлег самые лучшие, завтрак еще краше обеда и расстались мы искренними друзьями с наивной женщиной. Удивительное существо- человек. Даже самые "тертые", "бывалые" корыстолюбцы порой оказываются такими наивными!

Оправившись от дармовых харчей, и взглянув на ясное небо без единого облачка, а также, обозрев как следует живописный вид Хенхенторпа — меткое название для непутевого городишки: "хенхен" — что-то вроде прохиндей на местном диалекте, а "торп" означает то же, что и отсекание головы, выходит: смерть прохиндеям. Мы пришли к выводу, что не стоит покидать столь гостеприимное место слишком быстро.

Успех в трактире окрылил нас и, как частенько бывает, лишил здравой осторожности, подтолкнув к новым подвигам в избранном направлении.

Наши взоры обратились к трем лицам являющимися столпами изучаемого нами города, его тремя китами, на которых покоится все благополучие его жителей. Ими были: магистр торговой палаты, магистр гильдии оружейников, магистр гильдии ювелиров.

Были, конечно, и другие славные представители процветающих сословий, но мы выбрали самых богатых, решив не размениваться, а вот суконщик вызвал у меня предубеждение, а в опасных предприятиях я стараюсь доверять своему чутью, что касается городских властей, хотя бы начальника городской канцелярии, то в ущерб щедрым обещаниям, расточаемым нами трактирщице, мы опасались, что они могут знать Флюгермона в лицо.

Кроме костюма мы стащили у Флюгермона перстень с вычурным вензелем, обозначавшим первые буквы имени герцога, что давало нам скромную надежду на успех нашего плана.

С тем мы и отправились пощипать жирных петушков, разузнав о местах их обитания на городском рынке.

Самым сговорчивым оказался магистр торговой палаты. Золотой человек! Видно он больше всех утаил от герцогской казны и был готов поделиться. Господин Карякио не стал вдаваться в утомительные подробности, было видно, что он занятой человек — сразу отвесил нам по солидному мешочку с золотом, проворковав: мой скромный вклад в процветание дворянства, господа, и, взглянув в мою сторону, быстро добавил: и духовных наставников. Выставив нас за порог, он облегченно вздохнул, так что закачалась тяжелая завеса.