Светлана Зорина - Глаза тьмы

Все молча смотрели, как дивный зверь опустился перед Гинтой на одно колено, как она села ему на спину, как он помчался, постепенно набирая скорость, по аллее, возле которой стояли тайпы, а затем стремительно и в то же время плавно взмыл в воздух.

Гинта оглянулась. Эрлин стоял на том же месте — недалеко от вольера, на поляне, окружённой молодыми лундами. Сверху он казался маленьким и очень одиноким. Брошенный ребёнок… У Гинты сжалось сердце. Она вдруг вспомнила Сагарана. Как он провожал её до развилки и стоял среди саганвиров — сначала по-весеннему тёмно-красных, потом алых, оранжевых, постепенно разгорающихся светлым пламенем. Она так не любила от него уезжать. И почему-то всегда за него боялась…

Хель поднялся ещё выше, и Эрлин исчез среди деревьев. Серебристые кроны лундов сомкнулись над его головой, словно облака, скрывшие маленькое голубое солнце.

Гинта направила хеля на северо-восток, туда, где находились частные земельные угодья. Полоса полей и садов тянулась через Средний и Нижний город и так же, как и они, была разделена вторым кольцевым каналом. Валлондорн велик, и если уж хелю придётся несколько раз приземлиться на его территории, то пусть он сделает это там, где меньше народу.

Сегодня мало кто работал в садах — день был ярмарочный, но те, что видели девочку, летящую на голубом звере, долго смотрел им вслед, прикрыв глаза ладонью. В Сантаре существовало поверье: если человеку посчастливилось увидеть хеля — а такое счастье выпадало очень немногим, то сбудется самое его заветное желание. Если увидевший хеля молод, то ему непременно повезёт в любви. Ведь небесный зверь помог Эйрину похитить прекрасную Санту.

«Я не только вижу хеля, я уже не первый раз летаю на нём, — думала Гинта. — И что с того? Дед сказал бы — ты ещё очень юна, подожди… А чего ждать? Вокруг него столько красивых женщин. Они у него были, есть и будут, а я… Моё могущество не поможет мне стать ни красивой, ни любимой. Возможно, скоро я вместе с хелем стану вестником счастья. Для других…»

Когда они добрались до Ингатама, было уже темно. Гинта не хотела входить через центральные ворота, и хель как будто понял это. Недаром говорят, что небесный зверь всегда чувствует настроение своего всадника и даже угадывает его желания. Хель приземлился в саду, в том месте, где Гинта встретила его тогда, зимой… Она почему-то была уверена, что это тот же самый хель.

Он остановился возле украшенной двумя фонарями арки и опустился на одно колено, как всегда любезно помогая Гинте сойти на землю. Фонари не горели. Ни на арке, ни вообще в этой части сада. Поблизости никого не было. Гинта представила, как удивится дед, когда ему доложат, что она во дворце. Сбежится вся школа, начнутся расспросы. Что да почему… Меньше всего ей сейчас хотелось отвечать на вопросы. Сейчас ей нужен был тот, кто просто обрадуется, увидев её, и ни о чём не спросит, пока она сама не захочет что-нибудь рассказать. Сейчас ей нужен был тот, кто никогда её не осудит, даже если она что-то сделала не так, даже если она абсолютно всё сделала не так… Тот, для кого она была, есть и будет «самое милое дитя из всех, кого я когда-либо нянчила».

Аллея с аркой вела к голубому дворику — её любимому дворику, где в центре фонтана красовалась диуриновая фигура хеля. Она не светилась. Наверное, её тут никто ни разу не зажигал. Стволы акав смутно белели в синеватом сумраке. Хель шумно вздохнул и качнул головой. Гинта знала, что он сейчас уйдёт.

— Я хочу увидеть тебя снова, — сказала она на танумане. — Я не смею ни о чём тебя просить, но… Я так хочу тебя увидеть. И пожалуйста, не сердись на него. Он просто многого не понимает. У него и в мыслях не было причинить тебе зло. Пожалуйста, прости его.

Хель молча смотрел на неё своими тёмными, загадочно мерцающими глазами. В отличие от Синга, он не владел мысленной речью, но Гинта вдруг удивительно ясно поняла, что он ещё вернётся и что он ни на кого не сердится. Небесный зверь не умел говорить, но она всё поняла… Значит, он всё-таки умел говорить. Ведь речь — это не только слова, и не обязательно слова…

Хель слегка вытянул морду, как бы предлагая Гинте посмотреть в сторону её дворика. Она оглянулась и ахнула. Белые стволы акав нежно светились, словно окутанные голубым туманом… Или светом? Этот свет становился всё ярче. Казалось, там, за деревьями, разгорается маленько солнце, а вокруг него вспыхивают голубые огоньки.

— Это ты зажёг статую? — спросила Гинта, обернувшись, но хеля уже не было. Лишь слегка покачивались ветки ближайших кустов.

Гинта не узнала свой любимый дворик. Сначала она решила, что это светятся диуриновые звёзды в мозаичном полу вокруг фонтана, но голубыми огоньками оказались эринны. Солнечные цветы… Она садила их здесь год назад, незадолго до отъезда в Эриндорн.

«Солнце давно уже зашло, — подумала Гинта, глядя на маленькие голубые костры, догорающие среди тёмного многоцветья ночного сада. — Они должны были уже погаснуть. Наверное, это всё он…»

Девочка улыбнулась диуриновому хелю и осторожно коснулась его рукой.

— Пора спать. До завтра.

Статуя погасла, а за ней и цветы. Дворик погрузился во тьму, только откуда-то сверху падал мягкий желтоватый свет. Гинта подняла голову. Таома… Это её окно. Опять ей не спится. Наверное, сидит за рукоделием и думает о своей госпоже.

Гинта миновала оранжерею, соединявшую голубой дворик с замком, поднялась на второй этаж и осторожно отворила маленькую резную дверь…

В комнате горел один единственный светильник. Тот самый, в виде жёлтого цветка. Гинта помнила его столько же, сколько и себя. Таома сидела в своём любимом продавленном кресле с высокой спинкой и круглыми подлокотниками. Она едва не выронила рукоделие, когда увидела Гинту, стоящую посреди комнаты в своём элегантном валлонском наряде: высокие сапожки на каблуках, узкие, облегающие брюки и пелла — накидка, надеваемая через голову, закрывающая руки до локтя, доходящая спереди до пояса, а сзади чуть подлиннее (последний писк моды). Растрепавшиеся во время полёта волосы выбились из-под широкой белой шляпы.

Гинта огляделась. Здесь всё было по-прежнему. Мягкий, пушистый ковер, в котором утопают ноги, широкое ложе, застланное пёстрым покрывалом, камин с фигурками нафтов по бокам, низкий столик, уставленный разными шкатулками и шкатулочками, заваленный мотками цветных ниток. Несколько клубков на полу — как обычно. Здесь всё было как прежде. Как всегда. Здесь всё дышало покоем, а светильник на столе, казалось, излучал не только свет, но и тепло. Гинта почувствовала, что это тепло обволакивает, расслабляет её. Она вдруг поняла, что ужасно устала. А ещё больше устала скрывать от окружающих эту усталость, неуверенность, постоянное напряжение. Здесь она могла ничего не скрывать. Вся усталость вместе с обидой горячим комом подкатила к горлу, и Гинта почувствовала странное облегчение, когда из глаз её неудержимым потоком хлынули слёзы.