Дмитрий Петров - Силь

Толчковая нога почему-то не оторвалась от земли, намертво к ней прилипнув. Дон едва удержал равновесие и сердито глянул на гнома, умудрявшегося даже будучи обращённым спиною к человеку, излучать этой спиной выражение неприкрытого ехидства.

— Ах, ты ж маг земли! — возмущённо воскликнул Дон, но гном никак не отреагировал.

В полной сосредоточенности, не отрывая взора от кабана, Грахель сблизился с ним на расстояние вытянутой руки, потом ещё ближе, ещё… Голова секача нагнулась, рука гнома в тяжёлой латной перчатке упёрлась ему в лоб — и две фигуры застыли. Дон видел, как взбугрились мышцы ног кабана, как напряглась гномья спина, как гномьи сапоги и кабаньи копыта принялись погружаться всё глубже в утоптанную до каменной твёрдости почву…

Это же соревнование! - огненной искрой пришло осознание. — Конечно, они соревнуются в силе, и слабейший должен уступить дорогу. Кабаны довольно часто выясняют при помощи таких поединков, кто сильнее — но никогда при этом не опускаются до смертоубийства. Проигравший просто уступает дорогу… Всё-таки животные в чём-то намного мудрее нас, называющих себя разумными, - с внезапным раскаянием подумал Дон. — Животным не нужны войны, не нужно убивать себе подобных, чтобы доказать, кто лучше. Животные научились жить с миром и друг с другом в гармонии. А мы, разумные, — почему-то сейчас это слово вызвало у Дона лишь горькую иронию, — так и не можем этого постичь. Наверное, это означает, что мы не так уж и разумны…

Размышления Дона прервало удивлённое хрюканье кабана: гном внезапно шагнул вперёд, с силой давя на кабаний лоб — и того оттащило назад. На прочной поверхности тропинки остались четыре глубокие борозды, оставленные копытами кабана, изо всех сил упирающегося давлению гнома. Секач от неожиданности сел на задние лапы, но потом быстренько вскочил, коротко хрюкнул какое-то своё свиное ругательство в адрес победившего гнома, развернулся и неспешно потрусил в обратном направлении, к ожидающему его семейству, во все глаза глядевшему на поединок. Секач коротко рявкнул, отчего семейство как ветром сдуло, остановился, обернулся к гному и коротко махнул головой — после чего бесшумно исчез за поворотом тропинки. Только после этого гном тяжело опустился на землю.

— Ты не пострадал? — быстро спросил Дон, наблюдая, как Грахель тяжело утирает пот с покрасневшего лица.

— Ничего, — с кряхтением ответил гном. — Всё в порядке, устал только. Вот немного посижу, отдохну — и пойдём дальше.

— Но как тебе удалось его одолеть? Он ведь один весит как добрая дюжина гномов!

— Мы, гномы, сильный народ, — со смешком ответил гном, после чего, поколебавшись, намного более серьёзным тоном добавил:

— Магия земли помогла, — и коротко указал взглядом на свою грудь, на которой искрился и сиял звёздным светом Сильмарилл.

Дон понимающе усмехнулся, но тут же воспоминания о личной трагедии, оттеснённые было свежими впечатлениями от встречи с секачом, вновь на него нахлынули, грозя полностью затопить рассудок. Дон резко шагнул к гному, намереваясь помочь ему подняться и шагать дальше, надеясь, что хоть физическая усталость поможет избавиться от переживаний, от боли в сердце — и в то же время, в глубине души, прекрасно понимая и осознавая, сколь напрасна эта надежда. Но Дон совсем забыл, что нога его по-прежнему намертво прилипла к земле, поэтому он неловко упал и завалился на бок — к несчастью, именно на тот бок, на котором висел чехол из-под лютни. К счастью, гном успел снять своё заклинание, прежде чем Дон коснулся земли — иначе перелом лодыжки был бы неизбежен. Неосознанным движением Дон успел смягчить удар, подставив локоть. Удар им о землю хоть и отдался болью во всём теле, но треска раздавливаемой лютни, какового звука Дон опасался больше всего, так и не последовало. Содержимое чехла лишь больно упёрлось ему под рёбра — но, по-видимому, уцелело.

Содержимое? - возникла донельзя удивлённая мысль. — Какое содержимое? Ведь лютни нет, её разнёс в щепы арбалетный болт гоблина в чёрном плаще… Покойного гоблина, кстати — но лютню этим не вернёшь… Но что же в чехле?

Дон осторожно поднялся на ноги и опустил руку в чехол, крепко ухватив это самое нечто, и извлёк его наружу. Это была не лютня. Это был её убийца — гоблинский арбалет. Заряженный и полностью готовый к стрельбе. А кроме него, в чехле пересыпались арбалетные болты.

Но как он оказался у меня в чехле? — недоумённо подумал он. — И почему он заряжен? Я его точно не заряжал, арбалет нельзя долго держать в заряженном состоянии — у него быстро растягивается тетива… Последний раз я его видел, я его видел… Вспомнил!

Память послушно предоставила картинку — обжигающая боль в груди, страшная усталость, белое пятно старосты на вышке в перекрестии прицела, и указательный палец, из последних сил давящий на спусковую скобу арбалета… После этого — темнота. А после неё — бой спина к спине со здоровяком, но арбалета в руке уже не было…

Скорее всего, это он, здоровяк, — мало того, что спас мне жизнь, так ещё и озаботился снабдить меня этим мощным оружием, и погиб, защищая меня… А я даже не узнал, как его зовут… А ведь у него не было необходимости так поступать, мне он ничем не обязан! Я жил в своё удовольствие, когда он был гоним законом и стражей — и я не сделал ничего, чтобы ему помочь… Более того, встреть я его раньше — да я его просто-напросто сдал бы страже. Он ведь «бандит», уголовник! Хотя иной бандит намного лучше дюжины дюжин таких предателей, как староста!

Дон растерянно вертел в руках арбалет. Ему было невыносимо горько и стыдно.

— Не переживай, — мягко произнёс незаметно подошедший гном. — Важно не только то, что ты совершил ошибку — важно её запомнить, и больше никогда подобных ошибок не совершать.

— Я запомнил, — твёрдо кивнул Дон, — Ещё как запомнил. Жаль только, что понял я это слишком поздно. Человеку пришлось умереть, только после этого до меня дошло…

— Мы все растём, взрослеем и меняемся, — необычным, каким-то очень проникновенным тоном произнёс Грахель. — А взросление — это процесс осознания происходящего вокруг. Многим, очень многим это не нравится, и они до глубокой старости предпочитают оставаться подростками. Причём не в душе — это-то как раз неплохо, сохранить до старости детскую яркость впечатлений и непосредственность. Увы, у них ум остаётся подростковым… Вот как ты думаешь, многие ли за свою жизнь успевают понять то, что ты понял только что — то, что о душе человека нельзя судить по внешним признакам?

— Я… Не знаю… — растерялся Дон.