Дэвид Геммел - Нездешний

Впереди, шагах в тридцати от него, из-за деревьев показался бегущий человек. Он был ранен и приволакивал левую ногу. В руке была зажата громадная дубина. Волк, бегущий следом, прыгнул на добычу. Человек обернулся и дубиной сокрушил ему ребра. Волк отлетел футов на десять.

Человек был очень велик — Нездешний в жизни еще не встречал таких здоровенных, — ив темноте казалось, будто на нем надета жуткая маска с белым наростом на лбу. Нижнюю часть маски занимал безгубый рот с торчащими клыками. В сумерках трудно было что-либо разглядеть, но ясно было одно — это не надир.

Из леса выскочили новые волки, и человек, взревев от досады и гнева, прислонился спиной к дереву. Хищники подкрадывались к нему с опаской, растянувшись широким полукругом. Один волк напал справа, и человек обернулся. В то же мгновение слева на него бросился другой. Человек отшатнулся — челюсти лязгнули у самого его горла. Он замахнулся дубиной, но третий волк уже кинулся на него.

И тут в шею зверя вонзилась стрела, пущенная из арбалета.

Нездешний заорал во всю глотку и пустил коня вскачь. Еще один зверь рухнул, пораженный стрелой в голову. Волки разбежались.

Человек у дерева обмяк и повалился на колени. Нездешний спрыгнул наземь, привязал коня к высокому кусту, перезарядил арбалет и оглядел подлесок. Волки ушли — только вот вопрос, надолго ли?

Человек зажимал рукой глубокую рану у плеча. — Повезло же тебе, приятель, — покачал головой Нездешний.

Человек поднял голову... и Нездешний остолбенел.

То, что он принял за маску, оказалось... лицом. Посреди лба сидел единственный глаз с двумя зрачками, окруженный золотистой радужкой. Носа не было вообще — только две затянутые перепонкой щели под глазом. На рот и вовсе страшно было смотреть — он напоминал формой букву “Л” и был усеян клыками, острыми, как наконечники стрел. Как-то раз Нездешний видел огромную белую рыбу с таким же ртом, и это зрелище навсегда осталось в его памяти. Тогда он здорово перепугался и поклялся никогда не входить в море. Но это?! Арбалет был заряжен, и Нездешний задумался: не лучше ли отойти назад и всадить обе стрелы в чудище, пока оно не набросилось на него. Но тут большой круглый глаз закрылся, и чудище повалилось наземь.

Упускать такой случай не стоило. Нездешний уже попятился к лошади, но какое-то противоречивое чувство заставило его вернуться к раненому.

Он зашил ему раны на руке и ноге, как когда-то Дардалиону, и перевязал их, как умел. Великан был гол, если не считать побитой молью набедренной меховой повязки, — Нездешний завернул его в одеяло и развел костер.

По прошествии часа существо открыло свой единственный глаз и село. Нездешний предложил ему вяленого мяса — великан молча принял кусок и мигом его проглотил.

— Ты говорить-то умеешь?

Великан смотрел на него своим глазом.

Пожав плечами, Нездешний дал ему еще мяса.

— Понимаешь хотя бы, что я говорю?

Существо кивнуло.

— Я не могу остаться здесь с тобой. За мной охотятся — и люди, и звери. Понимаешь?

Существо указало рукой на юг. — Верно, они движутся с юга. Мне надо ехать, но я оставлю тебе еды.

Подойдя к лошади, Нездешний с минуту помедлил, потом развернул одеяло и достал из него два острых как бритва охотничьих ножа с костяными рукоятками.

— Возьми — авось пригодится.

Великан протянул невероятно длинные пальцы с темными кривыми ногтями и поднес ножи к глазу. Увидев в лезвиях свое отражение, он заморгал и отвернулся, а потом, кивнув, встал, выпрямившись во весь свой громадный рост.

Нездешнему сделалось не по себе. Выражение лица великана трудно было разгадать, и в руках он держал два ножа.

— Будь здоров, приятель, — выдавил улыбку Нездешний. С этими словами он вскочил в седло, рывком отвязав узду.

Чудовище издало глухое ворчание, от которого конь в испуге попятился.

— Удоров ыател, — выговорило оно с трудом, скособочив от усилия голову.

Нездешний, ничего не поняв, только кивнул и тронул коня.

— Удь оров рыятел!

Теперь Нездешний понял, обернулся и помахал рукой.

— Будь здоров! — отозвался он и исчез во мраке.

Глава 21

На горном перевале к востоку от Пурдола двое молодых солдат завтракали хлебом и сыром, беседуя о легендарных шлюхах Пурдолского порта. Солнце светило ярко, и один из дозорных, Тарвик, ходивший в солдатах шестой год, подошел к обрыву, глядя на простирающуюся к северу пустыню. Он был доволен, что получил такое назначение: караулить горную тропу куда как менее опасно, чем оборонять стену.

Он еще улыбался, когда стрела вонзилась ему в горло и через небо вошла в мозг. Второй солдат, увидев, что его товарищ покачнулся, спросил:

— Чего это ты, Тарвик?

Тарвик упал навзничь, ударившись головой о выступ скалы, и Милис раскрыл рот, увидев стрелу в его горле. Охваченный страхом, он бросился бежать. Другая стрела вылетела из-за скалы справа, просвистев мимо его головы. Работая ногами что было сил, Милис мчался к пещере. Что-то ударило его в спину, но он не остановился.

Вход в пещеру приближался. Милиса еще дважды стукнуло в спину. Боли не было, он влетел под спасительные своды и только там замедлил бег. Земля взмыла ему навстречу, и он рухнул лицом на камень. Он хотел встать — ноги не слушались его. Он попытался ползти, но чьи-то руки перевернули его на спину.

— Вагрийцы идут, — прошептал он.

— Знаю, — ответил вагриец, полоснув его ножом по горлу.

Одинокий, как всегда, он сидел над мутным, заросшим кувшинками прудом и смотрел на свое отражение в серебристом лезвии ножа. Он знал, что он чудовище, — это слово швыряли в него с самых ранних дней наряду с камнями, палками и копьями. За ним охотились конные с пиками, коварные волки с острыми клыками и барсы, что спускаются с гор по зимнему льду.

Но еще никогда никому не удавалось поймать его — он был поразительно скор на ногу и страшно силен.

Он прислонился спиной к ивовому стволу и запрокинул большую голову, глядя на двойную луну над деревьями. Он знал теперь, что в небе не две луны, а одна, но его два зрачка видели все не так, как обычные глаза. Он научился жить с этим, так же как и с прочими жутковатыми дарами, которыми наделила его природа.

Память у него была необычайно сильная, хотя он этого и не сознавал. Он ясно помнил миг своего рождения и лицо старухи, извлекшей его на свет из красновато-черного туннеля Пустоты. Она закричала и уронила его, и он ушибся, ударившись о край деревянной кровати.

Потом вошел мужчина и поднял его с пола. У мужчины был нож, но женский крик удержал его руку.

Какое-то время молодая грустная женщина с темными волосами кормила его грудью. Потом у него выросли острые зубы — молоко мешалось с кровью, и женщина плакала, когда кормила его.