Дэвид Геммел - Нездешний

— Я думал, ты знаешь, где спрятаны настоящие доспехи, — сказал Гурион.

Нездешний покачал головой и рассмеялся, а опечаленный Гурион отвел глаза.

— Будь прокляты все романтики! — воскликнул, отсмеявшись, Нездешний. — Гореть бы им в седьмом круге ада!

— Ты ведь это не всерьез.

Нездешний запустил пальцы в волосы и встал.

— Знал бы ты, до чего я устал. Мне кажется, будто я тону в зыбучем песке, а мои сострадательные друзья позаботились привязать камни к моим ногам. Я наемный убийца и убиваю за деньги. Хорошее занятие для романтика, верно? Я охочусь на людей. Но на этот раз все охотятся за мной — люди, звери и духи Тьмы. Если верить моему другу Дардалиону, мое дело служит Истоку. Слыхал ты об Истоке? — Гурион кивнул. — Так вот, дружище: служить Истоку нелегко. Его не видно и не слышно, и помощи от него не дождешься.

— Однако он привел тебя к парому.

— Мои враги умеют незримо летать в ночи, — усмехнулся Нездешний, — вызывать оборотней из преисподней и читать чужие мысли. А на моей стороне Бог, способный, самое большее, привести человека к парому.

— И все-таки ты жив. — Пока да — но завтра все начнется сызнова.

Глава 20

Дардалион отвернулся от Астилы и облокотился на широкий подоконник. Само окно, как и все окна в замке, представляло собой узкую щель и предназначалось скорее для защиты, нежели для освещения. Лучник из этой амбразуры мог стрелять вправо, влево и прямо, захватчики же не имели возможности проникнуть через нее в замок, а вражеская стрела могла попасть в нее разве что случайно. Дардалион, опираясь на локти, смотрел на крепостную стену.

Там опять кипел кровавый бой, но защитники держались стойко. За стеной громоздились обгоревшие останки двух вагрийских осадных башен, вокруг валялись почернелые трупы. Третью башню медленно подтягивали к крепости. Защитники поджидали ее с маслом и огнем наготове. За башней шла вагрийская пехота, готовая по команде устремиться на приступ. Дардалион заморгал и отвел взгляд от стены.

— Почему ты не хочешь слушать меня, Дардалион? — спросил Астила.

— Я слушаю тебя, брат, — повернулся к нему Дардалион, — но ничем не могу тебе помочь.

— Ты нужен нам здесь. Мы гибнем. Уже семеро наших ушло к Истоку — без тебя нам не обойтись.

— Нездешний тоже нуждается во мне. Я не могу его бросить.

— Мы теряем мужество. — Астила опустился на узкую койку и охватил голову руками.

Дардалион впервые заметил, как устал его друг, заметил сгорбленные плечи и багровые круги под яркими некогда глазами. Он отошел от окна и сел рядом с Астилой.

— Силы мои ограничены, а дел непочатый край. Я искренне верю в то, что Нездешний спасет дренаев. Не могу объяснить почему — но, сколько бы я ни молился, доспехи еженощно являются мне: я вижу, как они светятся в своей темной пещере. А между тем, столь бесценное для нас сокровище ищет один-единственный человек. Один-единственный, Астила! Он один противостоит Братству, надирам, а теперь еще и адским чудовищам. Без меня ему конец. Попытайся понять меня. Ну пожалуйста.

Астила, помолчав, взглянул в лицо Дардалиону.

— Ты мой наставник, и я буду следовать за тобой до самой смерти, да и после нее. Но знай: наш конец близок. Скажу без ложной скромности, из братьев я самый сильный — и мои силы на исходе. Если я отправлюсь ночью в дозор, я уже не вернусь. Ты хочешь этого? Пусть будет так. Но верь мне, Дардалион, дело обстоит именно так: либо Тридцать, либо Нездешний. Полагаюсь на твой суд.

Дардалион положил руку ему на плечо.

— Я тоже изнурен до предела. Мне стоит великого труда держать вокруг Нездешнего щит, но я не вправе убрать его — даже ради тебя.

— Понимаю, — глухо промолвил Астила. — Пойду готовиться к ночи.

— Нет. Давай признаем честно: битву мы проиграли. Теперь мы будем защищать только Карнака да нескольких офицеров. — Тогда Братство займет крепость.

— Что поделаешь? Наши воины — сильные люди, Астила. Хорошие люди. Они выстоят даже в пелене отчаяния.

— Ты правда в это веришь?

— Во что же еще остается нам верить? Кто-то дрогнет, кто-то умрет — но другие дадут отпор. Я не верю, что зло восторжествует. Не могу поверить.

— Оно торжествует повсюду — страна лежит в руинах.

— Здесь оно еще не восторжествовало, Астила.

— Но и война еще не окончена, Дардалион.

Йоната мучили дурные сны, и он проснулся в поту. Он видел, как пляшет его отец, снятый с виселицы, с багровым лицом и вывалившимся изо рта языком. Он плясал, а знатные господа смеялись и швыряли ему медяки — эти господа лакомились соловьиными язычками в то время, когда отец просил на хлеб; за один кубок вина они платили больше, чем он тратил в месяц на всю семью. Они подшучивали и насмехались над ним.

Йонат сел, весь дрожа. По стене шли Карнак с Гелланом и Дундасом. Йонат плюнул, обуреваемый злобой.

Если бы хоть кто-то послушал его год назад, вагрийцы никогда не вторглись бы в страну. Но господа думают не так, как простолюдины. Им бы урезать Легион, лишить солдат честного заработка. Обречь их на голод — ведь земля всех не прокормит. Кого заботит судьба простого солдата? Никого — а всего меньше господ в шелковых одеждах, с мечами, оправленными в драгоценные каменья. Любопытно, что бы они стали делать, если бы солдаты взяли да и разошлись по домам? И вагрийцы, и дренаи? Стали бы сражаться друг с дружкой? Ну нет — такая игра им быстро бы приелась.

Его думы нарушил Геллан.

— Я вижу, ты не спишь. Можно посидеть с тобой?

— Сделайте милость.

— Как у тебя дела?

— Неплохо.

— Хотел бы и я сказать то же самое. Вряд ли я долго протяну, если все дни будут похожи на этот. Ты когда-нибудь испытываешь такое чувство?

— Время от времени. Это пройдет, командир, с первой же завтрашней атакой.

— Надеюсь. Ты нынче вел себя молодцом, Йонат, — удержал своих, когда все казалось потерянным. Немногие способны на такое. Это дается человеку свыше, и я первым разглядел в тебе этот дар. Я горжусь тобой — говорю это искренне. Потому-то я и сделал тебя офицером.

— А не потому ли, что я смутьян? — буркнул Йонат.

— Нет. Ты и ворчишь потому, что тебе не все равно. Тебя заботит судьба легионеров — а значит, и самого Легиона. В тебе есть напор и отвага, и тебя уважают — для офицера это главное. Называться можно как угодно, но человек не всегда соответствует своему званию. Ты своего достоин.

— Но не по праву рождения.

— Я не знаю, да и знать не хочу, от кого ты родился. А известно ли тебе, что мой отец торговал рыбой? Однако я им горжусь, ведь он из кожи вон лез, чтобы дать мне образование.

— Мой отец был пьяницей, и его повесили за то, что он увел лошадь у дворянина.