(не) Обручённые (СИ) - Анна Снегова

Кое-как влезаю в ночную сорочку. Ночь в самом разгаре, луна заглядывает в окно, до рассвета ещё очень далеко. Надо поспать. Может, тогда успокоюсь. И пройдёт эта сводящая с ума тяжесть во всём теле.

Я забираюсь под одеяло. Но даже лёжа чувствую, будто комната плывёт по часовой стрелке, и голова кружится немилосердно. Изо всех сил зажмуриваюсь… нужно поспать. Нужно…

…И у меня получается.

Но сон мне снится… очень странный. Как будто все мои самые тёмные, самые тайные желания оживают.

Во сне мне снова снится, будто Бастиан меня целует. Но теперь это без капли нежности, глубокий и голодный поцелуй. И мы больше не произносим ни слова. Я плотно-плотно закрываю глаза и боюсь открывать. Потому что не хочу просыпаться. А сама целую жадно, и тянусь, и прижимаюсь всем телом. И не останавливаю упрямых рук, которые снова тянутся к запретным местам.

Это ведь сон? А во сне не бывает запретов. Сон — последнее прибежище Истины, которую изгоняет и преследует жестокий день, провозвестник Лжи.

А значит — крепче закрыть глаза. И целовать, целовать, целовать до умопомрачения — вздрагивая от того, как мужские голодные пальцы пробираются под сорочку.

Мне снится, что мы лежим на боку, и места совсем мало, и я цепляюсь за его рубашку на груди, и прячу там лицо, и дышу запахом его тела. И замираю, и всей кожей, всем своим существом прислушиваюсь к тому, что его руки делают со мной.

Как закидывают мою левую ногу на мужское бедро, подталкивают ближе. Как дарят первое уверенное прикосновение к последней преграде девичьего скромного белья. Сначала осторожно, кончиками пальцев, сверху вниз, пробуя на прочность моё сопротивление.

А его нет.

Это ведь просто сон.

Во сне я могу позволить себе быть честной.

Длинный выдох мне в волосы. Мой ангел — или демон? — кажется, понял, что я не собираюсь останавливать его. Пусть наутро мне станет стыдно от подобных снов. Но сейчас меня несёт неумолимым течением, и где взять сил, чтобы выбраться на берег? Я не могу. И не хочу.

Ещё одно, длинное и вкрадчивое движение по тонкой ткани. Крепче зажмуриться, крепче… до звёздочек перед глазами. Но не отстраняться, хотя это наслаждение граничит с болью, так его много. А послушно замереть, струнами под пальцами музыканта. В ожидании музыки.

И они, эти пальцы, принимаются извлекать мелодию. Виртуозно… неспешно… но потом всё быстрее и быстрее, когда отдельные ноты сливаются в оглушающее звучание бурного горного потока.

Вибрировать в унисон.

Отзываться встречным движением тела на каждое точное и убийственно-прекрасное движение его пальцев.

Его руки на мне… и во мне… Это сумасшествие. Это самый сладкий яд. Его хочется ещё и ещё.

Я не знала раньше, что мне могут сниться такие сны. Но сегодняшний сон особенный.

Наверное, потому что он у нас — один на двоих.

Жгучее, запретное удовольствие. Мы не должны и не можем — и как же хорошо, что это всё происходит не наяву…

Потому что нам нельзя…

Нельзя…

Нельзя…

Нельзя…

Боже.

Когда я возвращаюсь с того света, где моя душа была вырвана из тела и какое-то время мы совершенно точно существовали с ней раздельно… первое, что вижу, это лицо Бастиана.

Последняя догорающая свеча даёт совсем мало света. Но достаточно, чтобы видеть, с какой нежностью он смотрит не меня. Бережно оправляет подол моей ночной сорочки. Перехватывает поудобнее обеими руками за талию и прижимает меня крепче к себе.

Он остался полностью одетым. Наверное, чтобы не сорваться и не взять во сне то, что моё тело так доверчиво предлагало. Но сам утолил все его невысказанные желания.

Я тихо выдохнула. Подняла руку и осторожно коснулась кончиками пальцев его щеки.

Значит, вот он, мой сон. Во плоти. Снова моя магия выкинула шутку и переместила меня сама туда, куда тянулось сердце. Прямиком в постель к моему мужчине.

А он не разбудил.

Вот же… Убить мало.

Чёрные глаза любуются моим лицом. Мои щёки горят, с приоткрытых губ всё ещё срывается неровное дыхание — как отголоски того, что я испытала.

— Ну давай, Мэг! Выноси мне свой смертный приговор. Что, теперь точно уйдёшь насовсем? — спрашивает для проформы, а в чёрных глазах мерцают лукавые огни.

Знает, зараза, что нет.

— Спать хочу, — бормочу с показным недовольством и утыкаюсь ему в грудь лицом. На самом деле мне хочется зацеловать его с головы до ног, вот только ужасно лень. Ни рукой ни ногой не могу пошевелить. Мучившая меня тяжесть в теле сменилась расплавленной негой. Хоть мурлыкай. Устраиваюсь поудобнее в его руках, прижимаюсь всем телом. И пусть только попробует, идиот, снова грабли свои распускать!

Придётся же в таком случае забывать и об оставшихся принципах тоже.

Бастиан целует меня в макушку. С довольным ворчанием прижимает к себе ещё ближе, хотя казалось, что ближе уже невозможно. Накрывает нас двоих одним своим тощим шерстяным одеялом. Знал бы братишка, что под ним придётся страдать моему нежному телу, может, и раскошелился бы на одеялко получше.

Боги, хорошо-то как!

— Смотри, утром снова стражу не проспи, — пыхтит мне в волосы, отплевывая попавший в рот локон. Щекотно. Оказывается, он и таким бывает, мой Бастиан — уютным…

— Сам не проспи! — возражаю по привычке, а сама уже уплываю обратно в глубокий спокойный сон.

И правда! Я не помню, когда за всю свою жизнь спала настолько великолепно — как в этой убогой сырой камере на прохудившемся соломенном матрасе.

Глава 12. Мэг

Тихо-тихо на кошачьих лапах подкрадывается коварный рассвет. Я просыпаюсь незадолго до. Мой внутренний будильник ощущает его через гигантскую толщу холодного камня, что отделяет нас от солнца. Но я знаю, что где-то там уже розовеет краешек неба. Скоро зазвучат тяжёлые шаги