Грязная Гарди (СИ) - Вера Александровна Петрук

— Когда я увидел тебя, то подумал, что ты недосягаема, — хрипло произнес Кир, касаясь ее волос. Он первый стал строить мост, и Гарди бросилась ему помогать. Теперь миллиметр исчез. Как и вся одежда между их телами.

— Разве тебе не захотелось покорить эту недосягаемую вершину? — попробовала пошутить она, но увидев боль в его глазах, поняла, что нажала слишком сильно. Шутить было еще рано.

— Я нищий и страшный, а ты богатая и красивая, — сказал он, и Гарди выдохнула. Кажется, у них начинало получаться. Они кружили друг возле друга, напоминая птиц, танцующих брачный танец.

— У меня шрамы, ноги небритые, и кожа не очень чистая, — призналась Гарди.

— А у меня кожа тоже некрасивая, — не остался в долгу Кир.

— Так и хочется ее облизать.

Они прыснули и, уткнувшись друг в друга лбами, смеялись, пока воздуха стало не хватать обоим. Внезапно подхватив ее под ноги, Кир повалил ее на кровать. Гарди вдруг тоже захотелось показать пару приемчиков, но она знала, что время повалять друг друга у них еще будет. Все стало просто, бездна исчезла, а веревочный мост стал каменным, построенным на века.

Гарди давно догадалась, что Кир в плотских делах не был опытным, а потому не мешала. Он действовал не спеша, она же его не торопила, наслаждаясь каждой секундой.

— У тебя было много мужчин? — спросил он, когда Гарди меньше всего этого ожидала. Раскинувшись на лухином ложе, она пребывала в эйфории, Гарди Грязной не ведомой. И тут этот вопрос. Подняв голову, она увидела, что Кир сидел между ее ног, и вид у него был озадаченный. — У такой женщины, как ты, должно было быть много любовников.

Да, в моих объятиях побывало много мужчин, но обычно наши обнимания заканчивались сломанными шеями, горько подумала Гарди.

— Три, — честно призналась она. — Один изнасиловал меня, когда я была подростком. Со вторым я переспала, чтобы получить работу. Третьего я попыталась любить, но ему не нравились мои шрамы. Ты — совсем иной. Таких не было в моей жизни. И других таких не будет.

Я дам тебе столько, что и на других женщин ты тоже никогда смотреть не будешь, добавила про себя Гарди, чувствуя, как смелеет ее любовник, который, по правде, был тем самым — первым и настоящим. Неважно, сколько мужчин было в ее жизни до него. Он стал единственным.

— Здесь?

— Да.

— Тебе больно?

— Нет. А тебе?

Он остановился, и она снова прокляла свой язык, который не давал ему сосредоточиться.

— А должно быть?

— Тебе должно быть хорошо, как и мне, — выдохнула она, чувствуя, что теряет способность соображать.

Какое-то время в землянке раздавалось только их разгоряченное дыхание, стоны, шелест одеял под извивающимися телами и шуршание сухоцветов, задеваемых чьей-нибудь ногой или рукой.

— Мне… очень… хорошо, — наконец, простонал Кир ей в губы, она же воспользовалась предложением, тут же к ним приникнув.

— Мне тоже, — прошептала Гарди, лукаво улыбаясь и сползая по ложу к его бедрам. — Ты только не сопротивляйся, будет еще лучше, я тебе обещаю.

Кир и не думал сопротивляться, принимая ее любовь и даря в ответ свою. В ту ночь они повалялись по всей землянке Лухи, попробовали даже земляные ступеньки и лужайку с желтыми цветами под звездным небом, вернулись обратно на ложе и, переплетясь ногами, никак не могли отпустить друг друга, чувствуя, что голод еще не прошел. И вряд ли пройдет в ближайшее время.

— Ты первый, — улыбнулась Гарди, водя пальцем по скулам возлюбленного. Из дымового отверстия падал луч лунного света, который серебрил волосы и лицо Кира, делая его похожим на эльфа. Или ангела. Или еще кого-то более прекрасного, потому что у Гарди, кажется, «сорвало крышу» — так говорят, когда чувства и эмоции уступают логике. Она не знала, почему этот мужчина вдруг стал столько для нее значить. Гарди никогда не верила в любовь и сентиментальные розовые сопли. До того мгновения, пока в ее жизни не появился он.

— Дамы вперед, — улыбнулся в ответ Кир.

— Ладно, — уступила Гарди, понимая, что прошлое вдруг перестало иметь значение. Оно не вызывало больше ни страха, ни ужаса. Было и прошло. Она примет его, положит на полку воспоминаний и с радостью покроет пылью времени, пока ее новая, измененная, жизнь будет продолжаться.

— Я родилась в публичном доме, — Гарди вдруг запнулась, понимая, что не может произнести слово «шлюха». — Моя мать была… жрицей любви. Я росла среди других детей, которые изредка рождались в том гнилом храме, чтобы потом занять место родительниц. То был очень большой храм, в котором продавалась не только любовь, но и человеческие души. Мать подсела на дурь, да так крепко, что однажды не смогла работать. Клиент разозлился, и ее убили. Мне было тринадцать, я знала, что меня ожидает и готовилась к этому. Моя мать не была плохой женщиной. Она думала, что обеспечила мне работу, и что я, по крайней мере, не умру голодной смертью, как все те дети, которые рождались в трущобах. Сначала ко мне пришел Хозяин. Он всегда «пробовал» новых жриц. Я порезала ему лицо и выткнула глаз, прежде чем меня повязали. Наверное, мне повезло, потому что Хозяин пришел не один, а со зрителями. И среди них был тот, который вытащил меня из этого храма, чтобы бросить в другую яму. Ему понравилось, как я дерусь. Он заплатил Хозяину огромную сумму и велел называть себя «боссом», мол, у нас будут чисто деловые отношения. Тем не менее, они начались с постели. И тут мне повезло снова, потому что боссу я в постели не понравилась, и меня оставили в покое. Двенадцать лет жизни я провела по колено в крови, иногда — буквально. Боссу принадлежала Арена Смерти, где устраивались зрелищные и жестокие бои на выживание. Мне предложили выбор: обратно в публичный дом или на залитый кровью песок, под жадные глаза публики, платившей целые состояния за право смотреть на чью-то смерть. Пленных не брали, а раненных добивали там же. Я выбрала Арену, где потеряла человеческую сущность, получив прозвище Грязной Гарди. Многие думали, что я заключила сделку с дьяволом, продав ему душу за свои победы. Я одержала бесчисленное множество побед, каждая из которых обрывала чью-то жизнь. Через шесть лет я выплатила Боссу всю сумму, которую он отдал за меня публичному дому, да еще и с процентами. Думала, что уйду, но не смогла. Без Арены я была просто убийцей из трущоб — без чести, без семьи, без будущего. Но ничто не длится вечно,