Дом Одиссея - Клэр Норт
В гримасе Лефтерия невозможно узнать ни улыбку, ни усмешку, ни оскал, ведь она представляет собой нечто среднее. Но он, не настаивая, круто разворачивается и убирается прочь.
Медон дожидается его ухода, а затем преклоняет колени рядом со своей царицей.
– Что бы ты ни собиралась предпринять, – шепчет он, – лучшее время для этого – нынешняя ночь.
– Ты видел досточтимого отца моего мужа? – спрашивает она в ответ, не открывая глаз, все еще в раздумьях. – Я, кажется, в последнее время проявляла недостаточно дочерней почтительности.
Досточтимый отец ее мужа, Лаэрт, сейчас в одном из его любимейших мест дворца – в свинарнике. Свиней надо любить, утверждает он. Они умны, преданны, добродушны, если ты с ними хорошо обходишься, а еще дают отличный жир, когда их заколешь. Он развел бы их побольше на своей ферме, но, о нет, о, как же он забыл – все его хозяйство сожгли дотла пираты, ведь так? И хотя новая ограда растет вокруг его недавно отстроенного дома, но в резне он потерял любимую свинью, которой пока так и не нашел замены. Поэтому сейчас он решил проведать свиней своего сына, и, видит небо, они прелестны, и, кто знает, возможно, его невестка решит вскорости отправить ему вот эту, а?..
– Досточтимый отец, – произносит Пенелопа нараспев, в то время как спартанский страж прислоняется к дверному косяку, наблюдая за ними, – вы, конечно, можете взять любую свинью, какую пожелаете.
Лаэрт прерывает свое любование свиньями, чтобы вперить пристальный взгляд в спартанца.
– Эй ты, – рявкает он, – сгинь.
– Я должен охранять госпожу Пенелопу, – отвечает солдат, не отрываясь от стены и не обращая ни малейшего внимания на приказ бывшего царя. – Я должен обеспечить ее безопасность.
– Я – Лаэрт, отец Одиссея, бывший царь и герой «Арго»! Полагаешь, со мной ее безопасности что-то угрожает?
Спартанец лишь моргает и не двигается с места. Старый царь усмехается, скаля пожелтевшие зубы и влажно поблескивающие десны.
– Ну да. Охраняешь женщину – она тебе благодарна. Благодарна за твою защиту, за защиту твоего хозяина. Но меня? Охранять царя? Это совсем другое дело. Такое дело, из-за которого другие цари могут встревожиться, начать обсуждать; это неправильно, скажут они, совсем неправильно. Я, может, и не плавал в Трою, мальчик, но вовсю ругался с Нестором, когда ты существовал еще разве что в мечтах своей мамочки. Я гадил на задворках дворца Тесея и дрался с проклятыми кентаврами, когда ты, беззубый молокосос, еще висел на материнской сиське. Царицу ты можешь охранять целые дни напролет – царицам охрана не помешает. Но даже не смей надеяться, что тебе удастся без проблем охранять царя.
Спартанец колеблется, но затем отходит на пару шагов. Пенелопе с Лаэртом некуда пойти, разве что вокруг свинарника, так что вреда не будет, если дать им немного пространства, но теперь, по крайней мере, их голоса не слышны.
Лаэрт поворачивается к невестке.
– Итак, – шипит он. – Когда побег?
Пенелопа заходит к свиноматке, аккуратно, подобрав подол и потупив очи долу, ступает по изгаженному полу, но с ответом не спешит. Лаэрт хлопает в ладоши, и резкий звук пугает даже флегматичных животных у их ног.
– Давай же, девочка! Ты не можешь позволить Менелаю погрузить этого глупого мальчишку Ореста на корабль в Спарту, и тянуть времени нет! А значит, вам с ним нужно убраться из дворца сегодня ночью – так что выкладывай.
Пенелопа снова кидает взгляд на стражника, затем отходит в самый дальний, самый зловонный угол загона и оценивающе смотрит на Лаэрта. Тот смотрит в ответ, и она вдруг осознает, что свекор знает ее намного дольше, чем ее собственный муж, и что с тех пор, как она исполнила свое женское предназначение, родив сына, наследника царства, он перестал считать ее просто женой и начал относиться как к человеческому существу, пусть даже и не особо его интересующему. Лаэрта вообще не интересует большинство людей. По его мнению, они намного утомительнее свиней.
– Этой ночью, – говорит она наконец. – Подготовка идет полным ходом.
– Видел, как твои служанки ускользнули вчера с тележкой дерьма, – одобрительно замечает он, и даже по-царски прямая спина его выражает удовлетворение. – Готовили корабль, припрятанный Уранией, да? Отправили весточку твоей армии охотниц? – Пенелопа застывает, но он лишь беззаботно отмахивается. – Я хоть и стар, но не глуп. Пираты «повержены стрелами Артемиды», да ладно. Я видел женщин, шныряющих вокруг со своими «охотничьими луками» и «топорами дровосеков», и да, ими можно срубить дерево, когда нужны дрова, но никто не жжет их в таком количестве. Ты сможешь это сделать? Сможешь вытащить Ореста?
– Полагаю, да. Ореста, Электру и себя. Но мне нужно, чтобы ты остался здесь.
– Конечно, нужно, – кивает он, и голос у него довольный, даже веселый, ведь он снова что-то замышляет, строит заговоры, прямо как в молодости – вот это были деньки. – Нужен тот, кто защитит оставшихся тут. Стоит тебе сбежать, как Менелай запытает твоих советников и прирежет служанок, если только старый добрый Лаэрт его не остановит. Да уж, придется мне остаться.
– Думаешь, тебе удастся? Остановить его?
– Он задира, но пока что не царь царей. Если он хочет призвать всю Грецию к порядку, не стоит начинать с убийства старика отца Одиссея, ведь так? Я не дам ему пытать твоих женщин. Но вряд ли смогу помешать ему убить тебя, если он тебя поймает. Тогда речь пойдет о «Пенелопе, этой блудливой царице Итаки, которая тайком сбежала к мужчине» или «Пенелопе, той дряни, что велела убить служанку в спальне Никострата, чтобы прикрыть свои грязные делишки». Тогда я не смогу сделать для тебя ничего, разве что убить быстрее него.
– Что ж, уверена, я и за это буду благодарна, если дело так обернется.
– Тебе потребуется отвлекающий маневр, чтобы добраться до своей спасительной лодки.
– Прошлой ночью был шторм.
– И?
– Я заметила, что после бури ветер часто дует с суши на море. Словно земля выдыхает после буйства, которое ей пришлось вытерпеть, – ты замечал?
В ответ Лаэрт лишь сплевывает в угол – конечно, замечал, он же клятый царь, она что, не знает? Затем спрашивает более вдумчиво:
– Это Никострат сделал? Он убил девчонку?
– Возможно, – отвечает она, но тут же исправляется: – Но, скорее всего, нет.
– Жаль. А кто? Кто-то из наших? Тебе проще всего обвинить в этом одного из микенцев – и дело с концом.
– Сомневаюсь. Многие люди спали намного крепче, чем, по моему мнению, должны были; едва ли не крепче, чем Орест под действием макового сока. У меня мелькнула было мысль, но… столько всего нужно сделать. – Она почтительно кланяется свекру, разворачивается, но тут же замирает. – Нынче вечером. Держись поближе к Менелаю. Убедись, что он всегда видит тебя рядом.
– А где еще быть царю? – отвечает Лаэрт, привычно похлопывая свинью по спинке на пути к выходу.
Позже Пенелопа гуляет по цветущему саду, полному собирающих пыльцу пчел, погрузившись в благочестивые размышления. Сразу понятно, что это именно благочестивые размышления, потому что идет она медленно, проводя пальцами по листьям и лепесткам цветов, наполовину прикрыв глаза и склонив очаровательнейшим образом голову, чтобы солнце освещало лишь одну сторону лица, позволяя себе насладиться контрастом света и тени, тела и прохлады.
Ее спартанские стражи следуют за ней на приличном расстоянии, и она ничуть не возражает.
Она проходит под оливковым деревом, ветви которого вплелись в саму стену дома, рядом со спальней, где в одиночестве проходят ее ночи, согретые лишь лунным светом. Затем проплывает под закрытыми ставнями покоев Ореста, слышит доносящиеся оттуда сдавленные рыдания Электры и более отчетливые молитвы Клейтоса над трясущимся телом царя. Кажется, она слышит что-то еще: скрежет когтя и шелест крыльев вместе
