Дом Одиссея - Клэр Норт
– Правда? – спрашивает она.
– О да. Совершенно роскошные. Они идеально обрамляют твое лицо, а твое тело, я хочу сказать, о небо, все эти твои мускулы, и руки, и колчан, и нагота – на самом деле статуи не отдают тебе должного.
– Ну, это потому, что, если какой-нибудь мужчина осмелится посмотреть на меня, я вырежу его глаза и скормлю своим медведям, – отвечает она чопорно.
– Знаю, – со вздохом соглашаюсь я, обвивая рукой ее широкую теплую спину. – И никому не позволяй заставлять тебя меняться.
А во дворце Одиссея – пир.
Женихи просто чудесно проводят время.
Больше вина, больше мяса, всего побольше! Фривольные баллады, смешные песенки, песни радости: спойте песню о том, как Менелай потерял свою жену, спойте песню о том, как он удрал поджав хвост, спойте!
Лишь на этот короткий вечер враги становятся союзниками, а соперники – друзьями. Антиной обнимает Эвримаха за плечи и восклицает:
– Мы показали этим спартанцам, да? Явились сюда, строили из себя невесть что, но мы показали, кто тут главный!
– Ну, на самом деле я, э-э-э…
– Просто заткнись, Эвримах, заткнись, заткнись, заткнись! ЕЩЕ ВИНА! Всем еще вина!
В неровном свете факела Лаэрт слезает с вредного старого осла, который привез его назад на ферму. Урания с Эос сидят в повозке позади него, заваленные безделушками и дорогими подарками от отцов женихов в благодарность тем, кто, весьма вероятно, спас жизни их сыновей.
– Куда ты хочешь убрать все это? – спрашивает Урания, но Лаэрт уже скидывает сандалии и рыщет вокруг в поисках своей любимой, второй по засаленности, туники. Недолго побыть царем – это весело и прочее, но он не без причины так любит простую жизнь, домашний очаг, где никто не удивляется, когда он бродит повсюду в чем мать родила или говорит с набитым ртом.
– Оставьте где угодно! – он небрежно машет рукой из-за уже закрывающейся двери. – Мне и своего хлама хватает!
В это время в доках.
– Он тонет, он так быстро уходит под воду, нужно позвать на помощь, нужно…
– Нет, Эгиптий. Нет.
Эгиптий на мгновение перестает отчаянно размахивать руками и смотрит в глаза старому Медону, спокойно и с удовлетворением взирающему на гавань с пристани. Затем тоже смотрит на гавань, в которой, ну да, вот он, боевой корабль – единственный оставшийся в бухте – мрачно кренится на один бок. Это же тот корабль, припоминает он, который построили старый Эвпейт, мудрый Полибий и их сыновья-женихи, чтобы патрулировать прибрежные воды. Он весьма пригодился царице, но теперь, когда царица снова во дворце, похоже, встретил свою неизбежную судьбу. Забавно, как все складывается, мелькает у него мысль.
– Он затруднит движение в гавани, если затонет прямо там, – говорит он наконец.
– Да, полагаю, что так.
– И будет производить ужасное впечатление – представь, увидеть прекрасное судно в таком состоянии, едва заходишь в гавань.
– Не думал об этом с такой точки зрения.
– Люди будут смотреть на него и думать: вот вам и мореходы Итаки.
– Именно, – подтверждает Медон. – Можно сказать, что это своего рода предупреждение. Интересно, что скажут женихи, учитывая, что изначально это был их корабль.
Эгиптий кивает, прищелкнув языком.
– Забавная история.
– Еще какая, – соглашается Медон.
И эти двое еще некоторое время стоят, наблюдая, как уходит на дно корабль.
– О Кенамон, я, э-э-э…
– Моя госпожа, я не подумал, что ты можешь оказаться в этом саду в… ух…
– Нет, прошу меня простить, я вообще-то… ну, как видишь. Я просто направлялась к себе.
– Конечно. Прости. Извини меня. Я… э-э-э… позволю тебе, как ты и говоришь.
– Да, спасибо. Как ты и говоришь.
Египтянин стоит в дверях перед итакийской царицей.
Она говорит:
– Песни, которые ты поешь…
И в этот момент он выпаливает:
– Надеюсь, я не потревожил тебя своими… о…
Боги не заглядывают в этот сад нынче ночью. Лишь я отправляю прощальный поцелуй этой парочке, неловко застывшей в темноте, и ускользаю прочь.
Час настолько поздний, что уже почти ранний, и теплое дыхание рассвета щекочет горизонт на востоке. Я распахиваю руки, чтобы поприветствовать его, свить сны о желании, о сбывшихся надеждах и нерушимом доверии, о том, как прикосновение кожи к коже дарит мимолетное блаженство, о криках экстаза и словах глубочайшей нежности. Я насыщаю утренний воздух сладким ароматом, заставляю лепестки цветов опадать на алые простыни, отправляю стаи птиц подниматься к небесам со сладчайшими трелями, целую в лоб случайную нимфу, встающую из реки, обращаю лицо к небу и свое благоволение ко всему и всем и призываю: «Любящие, любящие, любящие! Будьте же любимы! Пусть любовь придет ко всем вам!»
Взмахивая белыми крыльями, я поднимаюсь в небо, и по ветру летят аромат давно ушедшего возлюбленного, вкус сладких фруктов, звуки приглушенных стонов из-за тонкой глинобитной стены. «Любящие, – призываю я, – все вы любите и будьте любимы!»
Я рассеиваю облака, чтобы первый рассветный луч мог скользнуть в окна с востока и позолотить кожу поднятых ягодиц, мягкий изгиб груди; чтобы открывшиеся глаза ослепило сияние того, что уже было, и очарование того, что еще будет. «Любящие! – призываю я. – Восхваляйте меня! Никогда не проливается больше крови, чем во имя мое, ради меня разрушают и создают миры, от моей руки вы погибнете, но ею же оживлены будете снова; так придите с песнями, придите с радостью, придите с хвалой! Я ваша богиня, я ваша госпожа в белоснежных одеждах, я…»
И тут я вижу его.
Выброшенного на южное побережье.
Я едва не падаю с небес, вынужденно ловя коварные потоки ветра, и выравниваю полет, чтобы приглядеться поближе. Он спит, свернувшись калачиком, в окружении разложенных даров, а корабль, принесший его сюда, уже уходит прочь от берега. Афина тоже здесь, рядом, любуется им, легонько гладя по щеке. «Люби, моя красавица, люби!» – кричу я, но не облекаю крик души в слова, не осмеливаюсь позволить ей услышать меня, узнать, что эта невероятная нежность не прошла незамеченной. И все же это любовь, пусть здесь, пусть неизвестно, что она предвещает, пусть она все разрушит и всех спасет.
Я отвожу взгляд и, хлопая белыми крыльями, поднимаюсь в свои чертоги, к своим веселым нимфам и прелестным служанкам, а далеко внизу, на побережье Итаки, заключенный в объятия богини Афины, просыпается Одиссей.
Об авторе
Клэр Норт – это псевдоним Кэтрин Вебб, написавшей несколько произведений в разных жанрах до выпуска первой большой работы под именем Клэр Норт, «Пятнадцать жизней Гарри Огаста». Книга имела успех, в том числе среди критиков, получив потрясающие отзывы и став бесспорным бестселлером. С тех пор автор выпустила еще несколько весьма успешных и тепло принятых критиками романов, стала обладателем Всемирной премии фэнтези и Мемориальной премии Джона В. Кэмпбелла, а также вошла в шорт-лист премии «Молодой автор года» по версии «Санди Таймс» и литературного агентства «Питерс, Фрейзер и Данлоп», премий Артура Ч. Кларка и Филипа К. Дика. Она живет в Лондоне.
Узнайте больше о Клэр Норт и других авторах «Орбиты», оформив бесплатную подписку на новостную рассылку orbitbooks.net.
Над книгой работали
Руководитель редакционной группы Анна Неплюева
Шеф-редактор Павла Стрепет
Ответственный редактор Ирина Данэльян
Литературные редакторы Татьяна Чернова, Мария Ульянова
Креативный директор Яна Паламарчук
Арт-директор Галина Ересина
Иллюстрация на обложке Cactusute
Корректор Татьяна Князева
ООО «Манн, Иванов и Фербер»
mann-ivanov-ferber.ru
