Джо Аберкромби - Лучше подавать холодным

— Ларинк, падла! — Тем не менее то, что каждое утро приходилось терпеть малую дозу и лёгкое недомогание, гораздо предпочтительнее приёма — по зловредному умыслу либо случайности — дозы крупной, от которой лопнул бы каждый кровеносный сосуд в его мозгу.

Он через силу впихнул в рот следующую порцию подсоленных помоев, открыл следующий в ряду пузырёк, зажал одну ноздрю и вдохнул оттуда через другую. Затрясся, когда порошок жгуче щипал его носовые пазухи и облизал зубы, когда неприятно онемел рот. Он набрал в рот чаю и, обнаружив его неожиданно обжигающим, чуть не выкашлял чай обратно когда глотал.

— Падла Горчичный Корень! — То, что отравитель в нескольких случаях несказанно эффективно применил его против своих жертв, не добавляло любви к приёму этой гадости самому. Вовсе наоборот. Он прополоскал рот водой в тщетной попытке смыть едкий вкус, прекрасно зная, что тот будет ещё несколько часов просачиваться из носа.

Он выстроил в ряд шесть следующих склянок и поотвинчивал, повытаскивал, поснимал с них пробки. Он бы мог глотать их содержимое по очереди, но долгие годы таких завтраков научили его, что лучше сразу от всех них избавиться. Поэтому он нацедил, насыпал и накапал надлежащее количество в стакан с водой, тщательно перемешал ложкой, собрался с духом и влил всё в себя тремя горькими глотками.

Морвеер поставил стакан, вытер слёзы из-под глаз и издал влажную отрыжку. Ощутил мгновенную дурноту, которая быстро утихла. В конце концов он проделывал такое каждый день уже двадцать лет. Если его к этому не приучи…

Он ринулся к окну, отбросил ставни и сунул туда голову как раз вовремя, чтобы оросить своим скудным завтраком грязный переулок за стеной склада. С горьким стоном он откинулся назад, выдул из носа жгучую соплю и нетвёрдо добрёл до умывальника. Зачерпнул воды из таза и протёр лицо, вглядываясь в зеркало как вода капает с бровей. Хуже всего то, что теперь ему необходимо будет снова наполнять овсянкой бунтующие кишки. Одна из многих недооцененных жертв, которые он вынужден приносить только для того чтобы добиться успеха.

Его особые умения ни разу не оценили другие дети в сиротском приюте. Как и его учитель, зловещий Мумах-йин-Бек. Его не ценила ни жена, ни многочисленные ученики. И, похоже, теперь, его текущий наниматель также не питает признательности за его самоотверженность, за его неудобства, за его — нет, нет, это не преувеличение — геройское усердие в её деле. Этот скурвившийся старый винный бурдюк Никомо Коска пользуется большим почётом чем он.

— Я обречён, — безутешно прошептал он. — Обречён отдавать и отдавать и отдавать, ничего не получая взамен.

Стук в дверь и голос Дэй. — Вы готовы?

— Сейчас.

— Они собирают всех вместе. Пора отправляться к Кардотти. Заложить фундамент. Важная подготовительная работа и всё такое. — Прозвучало так, словно она объясняла с набитым ртом. На самом деле было бы сюрпризом, если б было иначе.

— Я тебя догоню! — Он услышал удаляющиеся шаги. По крайней мере хоть одна душа с положенным отношением к его великим умениям выказывает должное почтение, превзошедшее его высокие ожидания. Он отдавал себе отчёт, что стал очень сильно полагаться на неё — и в делах и эмоционально. Наверное, сильнее, чем требует осторожность.

Но даже человек с выдающимися способностями Морвеера не смог бы управиться со всем самостоятельно. Он глубоко вздохнул и отвернулся от зеркала.

Увеселители или убийцы, так как они были и теми и теми, разбрелись по складу. Вместе с Дружелюбным их двадцать пять. Три танцора-гурка сидели скрестив ноги — двое в вычурных кошачьих масках, сдвинутых на напомаженные чёрные волосы. Третий опустил маску, сверкая тёмными глазищами в прорезях, и бережно протирал кинжал с резной рукоятью. Музыкальная группа уже облачившись в практичные чёрные камзолы, трико в серую и жёлтую полоску и посеребрёные маски в виде музыкальных нот, репетировала джигу, которую им наконец удалось сыграть наполовину пристойно.

Неподалёку стоял Трясучка в тунике из варёной кожи с облезлым мехом на плечах, на руку надет большой круглый деревянный щит, а в другой — тяжёлый меч. Седовлас являл собой противоположное — железная маска закрывает всё лицо, в кулаке великая дубина с железными шипами. Трясучка, тренируясь перед предстоящим зрелищем, быстро говорил на северном наречии, показывая, как он будет крутить мечом и как он хочет, чтобы Седовлас действовал в ответ.

Барти и Куммель, акробаты, одетые в туго облегающие клетчатые шутовские костюмы, спорили друг с другом на языке Союза. Один из них пылко взмахивал короткой колющей шпагой. Невероятный Ронко глядел из-за маски, выкрашенной насыщенным красным, оранжевым и жёлтым цветом, будто танцующие языки пламени. Поодаль от него трое жонглёров заполнили пространство лавиной сверкающих ножей, мелькающих и проблёскивающих в полутьме. Остальные привалились к ящикам, сидели поджав ноги на полу, скакали вокруг, точили клинки, латали на скорую руку костюмы.

Дружелюбный с трудом узнал Коску, одетого в бархатный плащ с серебряной окантовкой, на голове высокая шляпа, а в руке длинная чёрная трость с массивным золотым набалдашником. Сыпь на его шее замазали пудрой. Седеющие усы навощены в переливающуюся дугу, сапоги начищены до сверкающего блеска, маска усыпана искрящимися осколками зеркала — но ещё сильнее искрились его глаза.

Он с бывалой ухмылкой циркового распорядителя чванливо выступил навстречу Дружелюбному. — Друг мой, надеюсь ты здоров. Снова благодарю за то, что выслушал меня этим утром.

Дружелюбный кивнул, пытаясь не улыбнуться. Было что-то почти волшебное в окружающей Коску ауре доброго юмора. Он мог крайне уверенно говорить, и говорить, и знать что его выслушают, и посмеются, и поймут. От этого Дружелюбному почти что хотелось говорить самому.

Коска что-то достал. Маску в форме пары игральных костей, изображающую двойную единицу, с прорезями для глаз там где должны быть точки. — Я подумал, может ты окажешь мне честь заняться сегодня вечером игральным столом.

Дружелюбный дрогнувшей рукой принял у него маску. — Был бы очень этому рад.

Одновременно с рассеиванием утренней дымки их сумасшедшая команда петляла по извилистым улочкам — вдоль блеклых аллей, по узким мосткам, через мглистые, гниющие сады и сквозь мокрые туннели, гулко топоча в полумраке. Коварная вода всегда была неподалёку. Трясучка морщил нос от солёной вони с каналов.

Половина города в масках и карнавальных костюмах, похоже они решили что-то отпраздновать. Народ, не приглашённый на великий бал в честь царственных гостей Сипани устраивал свои собственные пирушки, и добрая часть их началась спозаранку и основательно. Кто-то широко не замахивался при выборе костюмов — выходные платья и куртки с обычной плоской маской вокруг глаз. А некоторые замахнулись широко, а затем пошли ещё дальше — громадные штаны, высоченные ботинки, золотые и серебряные лица спрятанные под звериными оскалами и безумными ртами до ушей. Они напомнили Трясучке Девять Смертей, его лицо, когда он сражался в круге, дьявольскую улыбку в сгустках крови. Нервы это не успокаивало. Не помогало и то, что он оделся в меха и кожу, как привык одеваться на Севере, и нёс щит с мечом, не слишком отличавшиеся от настоящего оружия, что он носил прежде. Его обошла кучка людей, вся в жёлтых перьях, масках с огромными клювами, пронзительно галдя как стая взбесившихся чаек. И это тоже не успокаимвало нервы.