Принцесса пепла - Лора Себастьян
Они по-прежнему ничего не говорят, но не труд-но догадаться, о чем они думают.
— Там будет слишком много народу, прибегать к яду рискованно, — говорю я, не дожидаясь, по-ка Тени начнут высказывать свои соображения. — Слишком легко ошибиться и убить не того человека.
— Они все кейловаксианцы, среди них нет «не тех» людей, — язвительно заявляет Артемизия. — К тому же при большом скоплении народа никто и не узна-ет, кто отравитель.
Мне понятно, почему речь девушки пропитана го-речью, хоть я с ней и не согласна, а ведь еще недав-но поддержала бы подобное заявление безоговорчно. Будь у меня возможность отравить всех кейловакси-анцев, которые будут сегодня вечером во дворце, вос-пользовалась бы я случаем? Я почти рада, что у меня нет такой возможности, потому что не знаю, каким был бы мой выбор. Да, мы избавились бы от кайзера и Тейна, а также от всех воинов, чьи руки запачканы
кровью, а глаза холодны и безжалостны, но там ведь будут и дети, единственная вина которых в том, что они родились не в той стране.
Естественно, я ничего этого не высказываю Арте-мизии.
— Использовать астрейский яд? Уже одно это ука-жет на меня, а Тейн — ближайших друг кайзера, смерть любимого военачальника может так его огор-чить, что он меня убьет. И если яд вкусят не те кей-ловаксианцы, сомневаюсь, что вы так легко сумеете раздобыть новую порцию отравы для Тейна, в про-тивном случае вы уже отравили бы всех обитателей этого замка, — парирую я. Артемизия молчит — вид-но, нечего возразить. Я тру виски, от этого разговора у меня уже болит голова, тем более что я понимаю, к чему клонит девушка.
— Я скоро это сделаю, но сначала нам нужен план, а мы до сих пор ничего не придумали, — продолжаю я.
— Это ты ничего не придумала, — шипит Арте-мизия. — И мы все знаем, что ты даже не пыталась, не так ли?
Я молчу. Негодование Артемизии чувствуется да-же сквозь стену. Она и без того вспыльчивая, но сей-час, похоже, просто в бешенстве.
— Мы получили весточку от нашего шпиона в Зем-ляном руднике, — говорит Цапля после секундного молчания. — Тейн уполовинил рацион заключенных, вдобавок теперь на работу в шахты стали отправлять даже маленьких детей, самым младшим лет восемь. С других рудников новостей пока нет, но вряд ли ужесточение режима введено только на одном Зем-ляном руднике.
— Это наказание за бунт? — спрашиваю я.
— И да и нет, — отвечает Блейз мрачно и уста-ло. Интересно, когда он в последний раз нормаль-
но спал? — Урезание рациона, безусловно, наказание, а вот дети... кейловаксианцам уже не хватает рабов для работы, и живых камней добывается всё меньше. Вероятно, это еще одна причина, по которой они ре-шили напасть на Вектурианские острова: им требует-ся больше рабов.
Мне на ум сразу приходит трагедия Гораки — тогда кейловаксианцы предали огню целую страну, а потом отправились грабить следующую. Очевидно, Блейз думает о том же. Наше время на исходе.
У меня болезненно сжимается желудок.
— Стало быть, Тейн отдал такой приказ во время своей «инспекционной поездки», — предполагаю я вслух. Меня не перебивают. — Поверьте, мне не меньше вашего хочется убить его сегодня вечером, но это было бы очень глупо, такой ход только ухуд-шит наше положение.
— Уверена, что колеблешься именно из-за это-го? — спрашивает Артемизия. Ее пропитанный ядом голос так тих, что я едва могу его расслышать.
— Артемизия! — шипит Цапля.
— Нет, всё в порядке, — говорю я, делая шаг к сте-не, за которой скрывается девушка. Нельзя показы-вать свои сомнения и страх. Я говорю таким же на-смешливым тоном, что и она: — Если тебе есть что сказать, Артемизия, прошу, не держи это в себе. Мне очень интересно твое мнение.
Ответом мне становится молчание, но мне от это-го не легче, потому что меня действительно терзают сомнения. Кейловаксианцы забрали у меня всё: мать, страну, меня саму. С тех пор как умер Ампелио, я не-прерывно ждала возможности отомстить и навсегда похоронить «Тору».
И вот, случай представился, а я не уверена, смогу ли сделать, что должно.
После обеда я остаюсь одна — во всяком случае, сейчас я в большем одиночестве, чем когда бы то ни было, — и вдруг слышу быстрый, осторожный стук в дверь. Это не веселая дробь, которую обычно вы-стукивает Крессентия, не властный стук стражников, и я не представляю, кто еще это может быть. Хоа уби-рает тарелки после еды, поэтому я иду открывать.
С содроганием приоткрыв створку, я обнаружи-ваю, что за дверью никого. Я осторожно выглядываю в коридор и смотрю направо, потом налево, однако никого не видно. Уже почти закрыв дверь, я в послед-ний момент замечаю на полу перед порогом сверну-тый трубочкой лист пергамента.
Схватив его, я закрываю дверь. На письме стоит печать Сёрена — дракон, выдыхающий пламя, — так что я прячу послание в кармане платья.
— Наверное, ветер, — говорю я Хоа.
Однако горничная явно мне не верит. Когда она наконец уходит, унося поднос с остатками еды, то напоследок бросает на меня подозрительный взгляд. Я улыбаюсь ей, как делаю всегда, но, думаю, одура-чить ее мне не удалось.
Уже не в первый раз я задумываюсь, как выгляжу в глазах служанки, что она обо мне думает. Она зна-ет меня с семилетнего возраста, она обнимала меня, когда я плакала, а потом укладывала в постель и под-тыкала одеяло. Я ей не доверяю — наверное, та часть моей души, которая верила людям, безнадежно сло-мана, — но я по-своему ее люблю. Это призрак той любви, которую я питала к родной матери — едва ли это чувство настолько же теплое, но оно очень похо-же на привязанность ребенка к родителю. Порой Хоа так на меня смотрит, будто увидела тень собственно-
го призрака, но я не могу ее ни о чем спрашивать, а если бы и спросила, она не смогла бы мне ответить.
Когда дверь за служанкой со щелчком закрывается, я вытаскиваю из кармана письмо, ломаю печать и раз-ворачиваю лист.
— От принца? — спрашивает Блейз.
Я молча киваю. Почерк у Сёрена неряшливый, как будто он нацарапал это послание второпях, поэтому разбирать слова непросто.
Дорогая Тора,