Четыре партии в шатрандж (СИ) - Райт Дамина
— Я всё отбил! — гордо объявил Амарель… и получил снежком в лоб. Эсфи залилась смехом, а Мэриэн рядом с ней поспешно спрятала руки под накидкой.
Только у Тарджиньи был традиционно кислый вид в присутствии Амареля, но он не обращал на это внимания. Снежок, впрочем, отрезвил его: Амарель вспомнил, что пришёл не в игры играть с девчонкой, а учить её истинной вере.
— Я хочу, чтобы ты мне спел, — Эсфи указала на двоих низкорослых дэйя с виолами и смычками наготове. Кажется, это были близнецы Изул и Изела. — А они подберут музыку, пока ты будешь петь.
Нельзя было сказать, что приказ Эсфи доставил музыкантам удовольствие. Они испытывали к Амарелю такую же неприязнь, как и все остальные, кроме Эсфи и, пожалуй, Мэриэн. Как бы она ни отворачивалась от него — Амарель читал в её глазах, по дрогнувшим губам, по опущенным рыжим ресницам, что она была ещё неравнодушна к нему. Но это, конечно, не отменяло всего того, что Амарель раньше говорил дракону.
— О чём же мне петь, Избранная? — Амарель напомнил себе, что с этой Эсфи — не такой плаксивой, капризной и доверчивой, как прежняя — надо быть аккуратнее.
— Знаешь, что мне покоя не даёт? — Эсфи задумалась. — Жертвы. Спой об этом, расскажи, почему жертвоприношение — это… не так плохо.
Амарель был готов принять вызов — и стал по памяти вспоминать строки:
— О жертва, в объятья идущая смерти,
Увидишь Кальфандру в блаженный тот час…
Музыка полилась сначала тихо, потом Изела увереннее тронула смычком струну, и громче заиграл Изул. Амарель не мог не признать, что выходила неплохая мелодия, и это его только порадовало.
— О жертва, ты помни о тех, кто остался,
И ты заступись пред богиней за нас…
Изяществом стихи, сочинённые во имя Несравненной, не блистали. Но Амарель ещё от учителя усвоил, что главное — не красота стихов, а красота веры. И голоса. А чтобы воодушевление не покинуло его, Амарель старался не смотреть в сторону Тарджиньи с её насмешливо приподнятыми бровями.
— О жертва, склонившись к ногам Несравненной,
Ты их лобызай, и в восторге пребудь,
И мы будем там у неё непременно…
…и Амарель обескураженно замолчал — он забыл последнюю строчку. Музыка стихла, пока он, досадуя на себя, пытался вспомнить.
— Вот только от скуки бы нам не уснуть, — в рифму подсказала Тарджинья, и кто-то подавил смешок. Лицо Амареля запылало от гнева, он развернулся к джиннии, и огоньки на кончиках его пальцев вспыхнули сами собой, но Эсфи дрожащим голосом вмешалась:
— Прекратите! Я приказываю.
Это прозвучало слабее, чем любая просьба, но тишина наступила. А может, всё дело было в огоньках. Амарель опомнился и потушил их, краем глаза заметив, как Мэриэн встала ближе к Эсфи.
— А теперь рассказывай, — Эсфи провела ладонью по лицу, словно стряхивая обиженное выражение. — Раз песня… не получилась. Но ты хорошо поёшь, — добавила она в утешение. Амарель растянул губы в улыбке, больше похожей на гримасу — ему хотелось схватить Эсфи и улететь с ней на драконе прямо сейчас. В храме Кальфандры, в полной власти Амареля, девчонка бы не осмелилась говорить со своим «будущим учителем» таким покровительственным тоном.
— Слушай, Избранная, — он присел бы на пенёк, но все стояли, пришлось и Амарелю стоять, — смерть есть то, что жрецы Кальфандры называют естественным продолжением жизни. И когда речь идёт о жертвоприношении, это благо. Да, благо! — подчеркнул Амарель, не сводя глаз с Эсфи. — Потому что после смерти человек лишь переходит в иной мир, и ему может грозить Лабиринт Ужаса. А при жертвоприношении душа сразу переходит в объятия Кальфандры, минуя испытания! Это стоит того, чтобы умереть!
Как бы ни был Амарель увлечён своей речью, он расслышал негромкие слова Тарджиньи:
— Так зарезал бы сам себя жертвенным ножом — и учениц не надо, и храмов строить не надо, сразу к богине в объятия…
— Когда человек решает умереть во имя Кальфандры, прекрасная богиня осеняет его крылами своей любви и вливает в его душу свою благодать по капле, — голос Амареля звенел от напряжения, и ему казалось, что он вот-вот закричит, чтобы перебить эти мерзкие шуточки.
— Я слушаю, — успокоила его Эсфи.
Амарель глубоко вздохнул и скрестил два указательных пальца на манер жезлов.
— Жертва и боли не чувствует, так велико её желание поскорее очутиться в объятиях Кальфандры. Смерть во имя Кальфандры — это прекраснейшая из смертей, которой только можно пожелать! И всё, что ощутит жертва — это ни с чем не сравнимое, упоительное блаженство…
Голос Амареля повысился до крика и затих. Деревья на поляне затрещали, словно какой-то великан пытался своей ручищей вырвать их с корнями, а Амарель не устоял на ногах и опустился в снег. Когда он встретился с ясным, а не туманным, как обычно, взглядом Эсфи, с его губ сорвалось:
— Твоя сила пробудилась, когда я говорил с тобой о Кальфандре! Это знамение. Это знамение, Избранная, уверяю тебя!
Тарджинья всё хотела что-то сказать, но Мэриэн её удержала. Дэйя угрюмо молчали. А Эсфи, наконец, слабо пролепетала:
— Может быть.
— Я хотела поговорить с тобой.
Мэриэн догнала Амареля, когда он шёл по тропинке, подбрасывая в пальцах огонёк, чтобы не было холодно — и никаких перчаток не надо.
— Ты же меня избегала, — Амарель искоса посмотрел на неё. Его путь лежал через лес к озеру, где ждал Сверн.
— Верно. Потому что будущего у нас с тобой всё равно нет.
Ослепительно-белый день как будто потускнел после этих слов. Хотя, казалось бы, Мэриэн сказала очевидное.
— Мэриэн…
— Что? Я хотела поговорить об Эсфи. Не о нас.
Амарель перекатил огонёк на другую ладонь, не отвечая. Если бы только Мэриэн бросила всё и пошла за ним… он, пожалуй, нашёл бы лазейку в законе Кальфандры.
— Ты уже внушил ей мысль, что жертвоприношение — не так плохо, когда жертва согласна, — Мэриэн перешагнула через корягу, покрытую снегом.
Неужели внушил? Радость наполнила сердце Амареля, заставляя кровь быстрее бежать по жилам. Он не рассчитывал на такой успех. С другой стороны, он не рассчитывал и на то, что Эсфи сама позовёт его и захочет слушать о Кальфандре. Похоже, богиня благоволила к своему слуге!
— А теперь ответь мне на пару вопросов. Как ученица, Эсфи должна будет помогать тебе с жертвоприношениями? Ты сам помогал учителю?
Амарель резко остановился, и Мэриэн тоже. Всплыл день, до сих пор тщательно упрятанный в дальние закоулки памяти: душный храм, Фаресар, стоявший у алтаря, и недовольный скрипучий голос: «Рэль, подай мне нож».
— Помогать учителю — это долг старшего ученика, не младшего. Но я…
— Ты не сумел? — Это было скорее утверждение, чем вопрос.
Да, он не сумел. Глянул на связанную по рукам и ногам жертву, в ужасе попятился и убежал. Фаресар потом ругал Амареля на чём свет стоит, называя сиротой, что делал, когда был особенно зол. Брызгая слюной, учитель говорил о благодати, которую ниспосылает Кальфандра послушным ученикам, и о наказании, которое ждёт непослушных…
— Погоди, — вдруг очнулся Амарель. — Что толку говорить? Эсфи пока не решается пройти обряд и стать моей ученицей! Или…
Он весь замер от волнения. Тем сильнее было разочарование, когда Мэриэн покачала головой:
— Эсфи ещё не готова. Но мне хотелось бы знать, что её ждёт… если она захочет стать ученицей.
Амарель мысленно увидел себя в храме, послушную Эсфи рядом — в чёрном плаще, с заплетёнными в косички волосами, — и ответил, скрывая усмешку:
— Всё будет хорошо.
А проявит Эсфи непослушание — придётся найти кого-то, кто сварит волшебное зелье, и она станет вести себя смирно. Всё во имя Кальфандры. Амарелю ещё было не по себе, когда он думал, что Эсфи снова придётся обмануть, а потом подчинять силой, но что он мог поделать? Иначе её окружение не позволит Амарелю сделать из Эсфи истинную служительницу Кальфандры, а кроме того, приказ хана тоже надо было выполнять.
