Марина Дяченко - У зла нет власти

Показалось мне или нет – но Гарольд чуть вздрогнул. Как будто ему очень хотелось взглянуть на меня, но он подавил это желание.

– Вы хоть поняли, кто-то из вас, что этот некромант сделал? – Я вздернула подбородок. – Он отвлек Саранчу от нашего замка, вызвал огонь на себя!

– Он изменник, – пророкотал Уйма, и его желтые глаза сузились.

– Кому он изменил?

– Королевству. Он захватил трон, – резко сказал Александр.

– А кому этот трон принадлежит по праву? А? Ну-ка, вспомните, принц!

У Александра дернулось веко. В караульной башне сделалось очень тихо, только лил снаружи дождь да трещали сырые поленья.

– Если маг дороги защищает некроманта, – все так же холодно проговорила Эльвира, – значит, маг дороги тоже повинен в измене.

– Что?!

Навершие моего посоха налилось красным. Эльвира презрительно скривила губы. Я сдержалась; сейчас мне ни в коем случае нельзя было выходить из себя.

– Вы хоть понимаете, что такое Королевство? – начала я, переводя взгляд с лица на лицо. – Как оно устроено изнутри? Это не просто люди, не просто придворные должности, трон и все такое прочее. Это живой организм, который связывает обыденный мир и волшебный, как вот этот меч, – я вытащила Швею, – связывает изнанку всего сущего с лицевой стороной! И в момент, когда вы забыли Оберона, – вы, все! – Королевство начало рушиться изнутри. Не Саранча его губит! Его губите вы, вот вы, которые здесь сидите и смотрите на меня! Потому что все вы знали Оберона. Вы все его забыли. Каждый из вас!

Впервые за несколько часов я взяла Швею в руки. Меч казался страшно тяжелым и трясся, словно поручень в автобусе. Клинок был мокрый; я отстраненно подумала, что надо бы его высушить и смазать, но в этот момент понурый крючконосый канцлер вдруг подпрыгнул и завопил на всю башню:

– Швея! Это же Швея! У нее Швея!

Он смотрел на меч в моих руках, будто я держала экзотическую змею.

– Швея! Королева…

Он поперхнулся. Его глаза, и без того округлившиеся, вдруг затуманились, будто он что-то пытался вспомнить.

– Королева… Это ее меч.

– Это ничей меч, – мягко поправила я. – Но его можно добыть для важного дела. Королева смогла получить его – смогла и я.

– Королева, – повторил канцлер и вдруг принялся быстро-быстро тереть виски. – Королева… Она шила этим мечом. Шила изнаночные нитки. Она умерла, маг дороги, этот меч погубил ее.

– Не меч. Изнанка.

Канцлер не слушал меня. Все, сидящие вокруг костра, смотрели на него; он взял себя за остатки жидких волос и рванул, будто желая стянуть голову с плеч.

– Королева. Я помню… Но там было что-то еще. Кто-то еще. Швея… Королева… И еще кто-то был!

– Король, – шепнула я. Теплая волна мурашек подняла дыбом волосы у меня на макушке. Я от кого угодно ждала, что он первым вспомнит Оберона, – только не от канцлера.

– Король, – повторил он недоверчиво. – Да… наверное… Но я не помню. Столько ежедневных забот… Указы… Налоги…

– Но вы ведь вспомнили Швею!

Он смотрел на меня и беззвучно шевелил губами.

– Я уже старый, – сказал наконец. – У меня очень плохо… с памятью. Ноют кости… Скоро мы все умрем, зачем же мучиться напоследок…

И, весь погасший и постаревший, уселся снова к огню. Губы его шевелились, но ни слова нельзя было разобрать.

Я постаралась справиться с разочарованием.

– Слушайте меня, – голос мой начал хрипнуть. – Я расскажу вам все. У нас очень мало времени…

Гарольд легко поднялся. Накинул плащ, подхватил обломки своего посоха и зашагал к выходу.

– А ну, стой!

Я заступила дорогу. Мой собственный посох почти уперся навершием ему в живот:

– Я заставлю меня выслушать.

– Не заставишь, – он посмотрел на меня впервые за долгое время, и глаза у него были как подмерзающее болото. – С дороги.

– А ты сдвинь меня.

По навершию моего посоха с треском запрыгали искры. Швея тряслась, как припадочная. Гарольд был выше меня на две с половиной головы, втрое шире в плечах и весил, наверное, вчетверо больше – но его посох был сломан.

– Сядь на место, Гарольд.

Он прищурился:

– Оружие? Против меня?

Выдерживать его взгляд было непросто, но я заставила себя не отворачиваться.

– Быстро он тебя обучил, – не то сказал, не то выплюнул Гарольд. – Достойная ученица некроманта.

– Сядь! – прошипела я. От несправедливости его слов мои щеки вспыхнули почти так же ярко, как навершие посоха.

– Хорошо, – сказал он неожиданно мягко. – Попробуй. Попробуй привлечь этих людей на свою сторону. А я посмотрю.

Он вернулся на свое место. После столкновения с ним у меня почти не осталось сил на то, что я должна была сделать; десять человек смотрели на меня напряженно, недоверчиво, возмущенно, презрительно…

– Хорошо, – сказала я. – Начнем с Королевы Тумана.

Я знала, что будет непросто, но представить не могла, что рассказ будет стоить такого труда. Я постоянно путалась, возвращалась, повторялась; я давала себе слово не размениваться на обвинения и жалобы, но эмоции захлестывали меня, и несколько раз я чуть не заплакала.

Я рассказала им о Королеве Тумана, я напомнила, сколько бед из-за нее случилось, пока Королевство странствовало между мирами в поисках нового места для жизни. По глазам стражников я поняла: Королеву они помнят. Кое-кто вспомнил даже Эдну; Александр изменился в лице, услышав ее имя. Мне очень хотелось прерваться и расспросить его, но я боялась остановиться – боялась, что закончить мне не дадут.

Я рассказала, как Ланс, после смерти ставший рекой, подарил мне Швею, и как я странствовала на изнанке, и как попала в старый мир, откуда когда-то отправилось в дорогу Королевство, и как нашла там Эдну, и о «монетке желаний». Я вытащила из внутреннего кармана треугольную монетку на цепочке и отдала ее Уйме; тот долго вертел ее в ручищах, потом передал Филумене. Принцесса всмотрелась в рисунок, покачала головой и отдала монетку Эльвире. Та не стала смотреть; монеткой завладел канцлер и стал ее ощупывать, обнюхивать, даже попробовал на зуб. Александр поковырял рисунок ногтем, стражники рассматривали монетку, передавая один другому, а Гарольд все это время сидел спиной к огню, складывая, как головоломку, обломки своего посоха – то так, то эдак. Я замолчала, измученная и потерявшая голос, и все остальные тоже молчали… как мне показалось – сочувственно.

– Видишь ли, Лена, – начал Уйма, – ты очень складно все говоришь… Но как же так может быть, чтобы ты одна помнила – а все забыли?

– Не одна. Еще… Максимилиан.

– Некромант, – уронила Эльвира.

– Еще принц-деспот.

– Этот-то? Предатель? Убийца? Кто ему поверит?

– А мне вы не верите?

Опять зависла долгая пауза. Я смотрела на канцлера; тот скрючился на низкой скамеечке, опустив нос ниже колен.