Дмитрий Емец - Огненные врата

Первым сообразил, в чем дело, Петруччо. Руки он вечно вытирал о фирменную рубашку, которую носили все сотрудники гипермаркета, поэтому на рубашке спереди у него было темное пятно. Теперь тем же местом рубашки он схватился за кольцо и, что-то бормоча, стал осторожно его прокручивать. Мошкин последовал его примеру. Через некоторое время к ним присоединилась Ната.

Мефодий испытал сильное головокружение. Коснулся носа основанием ладони. На коже остался дрожащий шарик крови.

– Кажется, я снял, да? – радостно воскликнул Мошкин мгновение спустя.

– Это потому что я пожелал первым, – буркнул Чимоданов, озадаченно рассматривая свой палец.

Кольца на нем уже не было. Только продавленный след лилового цвета. Кольца и тут исполнили роковое для них желание необычайным способом. На полу корчились три белых червя. Эссиорх тщательно раздавил их каблуком.

– Так просто! – изумленно сказал Мошкин.

– Несложно, – признал Эссиорх. – Обычный прокол мрака – они предусматривают все, кроме очевидных вещей. Им в голову не приходит, что кто-то может пожелать для другого. Хотя вы тоже до этого не додумались.

Мефодий проводил Эссиорха и Улиту до мотоцикла. Улита забиралась в седло с величайшей осторожностью. Ощущалось: еще немного, и она вообще откажется от этого опасного способа передвижения.

– Ты хоть раз брал в руки меч? – спросил Эссиорх у Буслаева.

– Спату? – уточнил Меф. – Само собой!

– Давно?

– При тебе. Помнишь, как увлекательно мы рубили табуретку?

Эссиорх оседлал мотоцикл.

– Тебе снова надо тренироваться. Назревает что-то серьезное. Что, не знаю – просто предчувствие.

– У света мало флейт? – поинтересовался Меф.

– В Москве каждый меч и каждая флейта на счету. Мы на тебя рассчитываем, – серьезно ответил Эссиорх.

Меф не горел энтузиазмом.

– Тренировки? Опять рубиться до одури по пять часов в день?

– Не обязательно. Поначалу попытайся полюбить свой новый меч. Если не получится полюбить – хотя бы понять… Возьмешь его сегодня в руки?

– Как сложится, – хмуро пообещал Меф.

Своего уклончивого обещания он не сдержал и дома сразу лег спать. Уже под утро Буслаеву приснился сон. Якобы он пришел в военкомат записываться добровольцем и, стоя в очереди, мысленно ломался, совсем не уверенный, что не совершает ошибки. С тем же внутренним сомнением он обратился к человеку за столом и назвал свое имя, считая, что за него ухватятся и призовут офицером. И получил внезапный ответ:

– Такой не числится!..

– Как?

– В списках нет. Взять-то можем чисто свеколку подергать!

Мефу во сне стало досадно до слез. Он проснулся и долго еще ощущал обиду и недоумение.

Глава 14

Человек от Лигула

– Это типичное «мущино-женщино».

– Суккуб, что ли?

– Нет, не суккуб. Мужчина, который свою природную мужественность, квадратный подбородок, стальной взгляд и прочее превращает в позу, в мужское кокетство. Ну как актеры, которые играют суперменов, или всякие прочие роковые мальчики. То есть оно вроде как и «мущино», но на самом деле хуже, чем «женщино».

Многоэтажные дома – особый горизонтально расположенный мир. В одно время, в единой точке пространства, отличающейся только уровнем над землей, происходят самые разные вещи. Сотни людей ходят, готовят еду, пылесосят, укладывают детей спать, смотрят телевизор, умываются, ссорятся с мужьями и женами, и все это над головами друг у друга.

Новый дом на «Соколе», построенный в стиле известных в Москве имперских многоэтажек, не был исключением. И там тоже на всех этажах кипела лихорадочная и разнообразная деятельность. И никто не подозревал, что на краю крыши, на узком ее выступе, свесив вниз ноги, сидит молодой человек и смотрит на город. На коленях у него лежал меч, подозрительно похожий на оживающий клинок Кводнона.

Москва шевелилась огнями. В шевелении огней спутывались и распутывались яркие нити шоссе и проспектов. Мелкие улочки со слабыми затухающими огнями отрывались от сплетений, как нити от клубка. Внизу была ночь, но для Москвы это не имело особого значения. Москва не спит никогда, она лишь вздремывает иногда отдельными своими жителями.

Порыв ветра привел в движение болтавшийся на перилах шнур, и тот больно задел молодого человека по плечу.

– Ар! Отстань! – привычно рявкнул тот и вдруг осекся.

Шнур хлестнул его снова. Юноша осторожно повернул голову. Вдруг он увидит знакомую приставучую голову – с наростами, с огромным клювом, в венчике из перьев? Но это был лишь обрывок веревки…

Рука неуловимо скользнула к ножнам, вырвала меч и нанесла два быстрых удара. Первый удар обрубил шнур, не тронув перил. Другой – рассек уже падавшую веревку в воздухе. Техника потрясала, потому что оба удара Шилов нанес сидя, а один из них – сильно изогнувшись в поясе.

Возможно, потому, что удары были нанесены стремительно, клинка рассмотреть не удалось.

Виктор встал. Его ногу обнял мокрый газетный лист. Шилов наклонился, отлепил его и хотел бросить, как вдруг увидел фотографию. Красавец актер позировал с семьей – ухоженная жена с кукольными глазами, щекастая, похожая на отца, дочка и щуплый, нелепый малыш лет четырех. У ребенка было выражение маленького человека, который, сгоряча вбежав в этот мир, родился по ошибке не в той семье. Лицо мальчика напомнило Виктору Шилову другое, притаившееся в недрах его памяти, – то, которое он давно хотел забыть.

Виктор долго, хмурясь, глядел на него. Потом медленно разорвал газетный лист на две части – так, что линия разрыва прошла как раз через лоб мальчика. Когда он сделал это, ему стало спокойнее.

Вот и сейчас, не думая больше о том, другом, беспокоящем его уснувшую совесть лице, Шилов вспоминал свой последний разговор с Лигулом. Случилось все ночью, накануне того, как, убив птицу, он должен был вернуться в человеческий мир. Виктор лежал на голой холодной земле и спал, когда жесткая ладонь безжалостно заткнула ему рот. Мгновение спустя кто-то завернул его руки за спину и куда-то поволок, набросив на голову мешок.

Шилов не успел выхватить ни меч, ни отравленную стрелку из мочки уха – ему не дали ни малейшего шанса. Виктор был изумлен: ему казалось, ни одно живое или неживое существо не способно подобраться к нему незамеченным. Хотя у Лигула, он слышал, имелось с десяток редчайших бойцов, которых горбун таил от всех и равных которым не было во всем Тартаре. Даже для своей охраны он их не использовал, потому что это значило бы засветить бойцов.