Аня Сокол - На неведомых тропинках. Шаг в пустоту

— Хорошо. — Я отступила и тихо попросила, не могла не попросить: — Прости меня… ну за… ты понимаешь…

— Если ты про тот неумелый комариный укус, — голос, раздававшийся из глубины комнаты был сух, я слышала шелест ткани, видела очертания стройной фигуры, — то не стоит.

— Пашка…

— Я попросила освободить меня от обязанностей надзирающей, так что жди визита нового «друга».

— Уже, — ответила я, вспомнив о Майе.

— Хорошо. — Она замерла в полумраке комнаты, а потом совсем другим голосом спросила: — Все в порядке?

— Как обычно.

— Ясно. — Она вышла на свет, и я увидела, что халат сменился спортивным костюмом. — У меня очень интересовались твоими ножами, вернее, их местонахождением.

— Надеюсь, ты не разыгрывала партизанку?

— Ни в жизнь. Пусть роются в грязи в Заячьем холме, пока не надоест.

— Пусть.

— Удивило другое, — она посмотрела на меня медными глазами, — железками интересовались не брежатые, а секретарь Хозяина.

Интересный факт и вроде бы совсем не связанный с остальными, которых набралось уже столько, что не знаешь, что с ними и делать.

— Еще ты должна знать: все секретари Седого работают в паре с визиргами. У Ваньки был Олли. Жаль, ему горло перерезали в две тысячи десятом по времени внешнего круга. С его компьютера еще новость о пропавших детях выложили, помнишь? Да не просто так, а с указанием года обучения. Виновного не нашли. Или нашли, да нам сказать забыли.

— Ты думаешь?..

— Я ничего не думаю. Мне не положено. Сообщаю факты, больше ничего. — Она вздохнула. — Ивану до сих пор не подобрали напарника. Есть один, но он предпочитает грязный гараж и общество робаза[8] тишине кабинета и поручениям бессмертника. — Она прервалась, к чему-то прислушиваясь, но в коридоре по прежнему было тихо. — Теперь уходи и не возвращайся. Не хочу увидеть тебя на соседней рапире.

Тут наши желания полностью совпадали. Я не удержалась, шагнула вперед и обняла ее. Мгновение ее тело оставалось каменным, а потом она обмякла.

— Одна просьба, — тихо сказала явидь мне на ухо, — мне предстоят еще два ужина. — Я вздрогнула и отстранилась. — Дадут нож, будь добра, режь как следует. Предпочитаю железо его зубам.

Я покинула столовую не скрываясь, прекрасно понимая: посещение явиди не останется в тайне, но то, что по ту сторону дверей меня уже встречают, стало неожиданностью. Неприятной.

В коридоре стоял не кто иной, как бессмертник. В который раз убедилась: помянешь нечистого, он тут как тут. Расправленные плечи, сцепленные за спиной руки, высоко поднятая голова, в глазах пренебрежение, на лице недовольство собой и всем миром в придачу.

— Следуйте за мной, — процедил секретарь через силу.

Я сама искала повода поговорить с бессмертником и упускать такой случай не собиралась. Мужчина шел по широкому коридору мимо бального зала, величественной лестницы, арки, спрятанной за ней и ведущей в переход для слуг, до ничем не примечательной двери из темного дерева, которую распахнул передо мной Иван. Его выдал взгляд, брошенный через плечо, прищуренный, осторожный, он не хотел, чтобы нас видели.

Мужчина щелкнул выключателем, и тьму в комнате чуть разогнала тусклая лампа в правом дальнем углу. По стенам заплясали причудливые тени. На столах, сдвинутых вдоль стен, стояли накрытые темной тканью предметы, похожие на птичьи клетки. Ряды прутьев, как кости скелетов, проступали сквозь тонкую материю — кожу.

— У меня к вам предложение, — заговорил секретарь, рассматривая конструкции на столах, — скажите, во что мне обойдется ваш немедленный отъезд из цитадели? Вы уезжаете — я плачу. Чего вы хотите? Денег? Драгоценностей? Разрешения видеть дочь?

Слова секретаря внезапно напомнили мне те, что говорила Прекрасная Кириллу. Она торговалась. Недоумение вызывало то, что он пытался подкупить человека, договориться с человеком. Это в Юкове я теперь чего-то стою, не здесь. Не того полета птица для подкупа, проще шею свернуть.

— Артефакт. Мне нужен артефакт.

— Отлично, — воодушевился бессмертник, — какой?

— Тот, что привезут завтра, из Дивного городища.

Иван мигнул, совсем по-совиному, один глаз чуть отстал от другого, словно он не был уверен в том, что услышал. Секундная растерянность, которую тут же сменил гнев. Бессмертник толкнул меня на скопище клеток. Столешница врезалась в поясницу, я вскрикнула, клетки затрещали, стукаясь друг о друга, и накренились. Исчезли напыщенность и высокомерие, темно-серые глаза не отрывались от моих, в них сверкала и грозила выплеснуться злость.

— Закрой рот, дрянь. — Время вежливости прошло, он схватил меня за плечо, клетки скрежетали прутьями друг о друга. — Ты не способна понять своим умишком, что говорит твой поганый рот, но… — Он внезапно выпрямился и подал мне руку, помогая подняться.

Негодование утихло так же быстро, как и вспыхнуло. Я задалась вопросом, так ли он молод, как выглядит?

— Мы можем притвориться, что я ничего не слышал. Я могу приказать подготовить любую машину по твоему выбору, уедешь и оставишь ее себе в качестве бонуса. Ну? Выйдем отсюда вместе, как добрые друзья, и все забудем?

— Все? — Мой голос был полон горечи. — И письмо? И западню в Заячьем холме? И мнимую пропажу детей? И…

— Последний шанс, — прервал меня Иван, — предлагаю уехать. От имени Хозяина.

— Так же, как ты заказал артефакт? Седой знает, как вольно ты пользуешься его именем?

— Это отказ? — Ему было плевать на мои слова, на мои обвинения.

— Он самый.

Бессмертник оскалился, движения сгладились. Как быстро тот, кто выглядел как человек, превратился в зверя. У него не выросли клыки и когти, не появились рога или чешуя, он выглядел точно так же и вместе с тем совсем по-другому. Черты лица заострились, взгляд стал цепким, мышцы напряглись. Не человек, а зверь перед прыжком. Затрещали клетки, но на этот раз я отпрянула сама. Он повел головой из стороны в сторону, принюхиваясь, вскинул руку, но пальцы сжались в кулак в сантиметре от моего лица.

— Не бойся. — Он выпрямился, возвращая себе человеческий образ. — В этих стенах тебе не грозит даже насморк. Приказ Хозяина. — В голосе сквозило сожаление. — Ты дурочка. Но дурочка упрямая. Скоро ты пожалеешь о собственной непреклонности. — Он одернул рукава рубашки и отошел к двери. В словах не было угрозы, лишь недовольство и легкое сожаление.

Он не ответил ни на один вопрос и в то же время вселил чувство, что я и так знаю ответы. Ощущение было совершенно иррациональным, будто я стою на беговой дорожке или ленте эскалатора, и не важно, буду я идти, бежать или стоять на месте, она все равно привезет туда, куда должна. От меня уже ничего не зависит. Совсем.