Евгений Щепетнов - Монах

— Уважаемый! Скажи нам, где тут можно купить молока? И вообще продуктов?

— Поедете прямо, увидите дом с желтым петухом на коньке — там живет Аграфа, вот у нее и купите. Она торгует молоком от своей коровы. А продукты… В деревне лавка есть, только в ней особо-то и нет ничего — у нас все свое. Те же куриные яйца можете купить у Аграфы, а хлеб мы печем только для себя.

Мужик поправил на плече вязанку длинных жердей, похоже только что вырезанных в лесу, и пошел дальше, не обращая внимания на путников в фургоне.

— Ну что же, поехали искать эту Аграфу! — проворчал Федор. — Вот не было печали! Наделала бы Настене каши, и все! А то — молоко, молоко!

Алена лишь фыркнула. Девочка же спала, игнорируя происходящее в повозке, чему Андрей позавидовал — так спать может только человек с чистой совестью.

Пропылив по деревенской улице мимо домишек, обмазанных глиной и побеленных — «Ну вылитая гоголевская Диканька!» — подумал Андрей, — они нашли избу с петухом на крыше и, подъехав ко двору, остановились.

Ворота были раскрыты, а перед ними стояла небольшая толпа крестьян — человек десять, молча и с жадным любопытством наблюдающих за происходящим.

Во дворе слышался истошный лай собаки, потом собака завизжала, и ее вой и визг продолжался с минуту, затем она затихла. Стали слышны громкие голоса и плач — плакала женщина и дети, они что-то говорили, убеждали, им отвечал грубый громкий голос, потом все затихло и не было слышно почти ничего, кроме всхлипываний и горького плача.

— Вот тебе и красивая жизнь! Вот тебе и благостная деревня! — пробормотал под нос Андрей и спрыгнул с облучка, чтобы посмотреть, что там случилось.

— Андрей, не вмешивайся! — предупреждающе буркнул ему вслед Федор. — Что-то неладное происходит!

Андрей кивнул и подошел к стоящим у ворот крестьянам.

— Чего тут такое? Мы хотели молока купить, нам сказали, что тут это можно, а здесь шум какой-то. Что происходит, мужики?

— Отпокупались вы молока, — с усмешкой сказал пузатый мужичок лет сорока пяти. — Аграфа подати не заплатила, и у нее уводят корову. Говорил я ей — ты слишком балуешь своих пацанов, а она — они и так без радости живут, что, от петушка на палочке разоримся, пусть радуются! Вот и дорадовались. Она подати не отдала вовремя, я не мог их передать власти, а когда сборщик податей с солдатами пришли за деньгами, я так и обсказал — не могу отдать всю сумму из-за нее. Сейчас корову забирают у дуры — по миру теперь пойдет. И поделом — а то ее пацанята бегают везде, шастают, надоели уже.

— А муж у нее где? — спросил Андрей, с ненавистью глядя в сытую морду старосты, — хотелось врезать так, чтобы эта подлая ухмылка больше никогда не возвращалась на его ряху.

— Муж-то? А на границе остался. Может, убили, а может, нашел себе молодуху без трех детей да и пристроился там, в чужедальних странах. На хрена ему жена с тремя детьми? Удивительно, как это они еще продержались так долго. Ну вот и результат — как можно без мужика жить столько времени! Говорил я ей… — Староста осекся и опасливо посмотрел на приезжего — понял тот или нет, потом, торопливо кивнув, отошел к стоящим поодаль двум мужикам и стал что-то говорить, поглядывая на ворота дома.

Андрей прошел внутрь и со сжавшимся сердцем увидел возле ворот конуру, у которой, в луже крови, лежала собака с окровавленной головой и вспоротым животом. Около нее сидел мальчик лет десяти и горько плакал, поглаживая собаку по голове.

Увидев Андрея, он сквозь рыдания сказал:

— Они Волчка убили… он хотел нас защитить, а они его убили!

Андрей стиснул зубы и пошел в чистенькую ухоженную хату. В горнице было людно — за столом сидел мордастый бугай лет тридцати, с брезгливо-презрительным выражением лица записывающий на бумагу то, что ему говорил один из помощников, похожий на него как две капли воды своим высокомерно-презрительным видом:

— Полотенце — два. Чашка расписная — одна. Две ложки деревянные. Два стула, с резными спинками…

Андрей посмотрел на происходящее, на сидевшую в углу женщину лет тридцати пяти с прижатыми к груди руками, и мальчишек-двойняшек лет семи, прижавшихся к ней, зарывшихся лицами в ее передник, и спросил:

— А что здесь происходит?

— А ты кто такой, чтобы спрашивать? — грозно спросил сидящий за столом бугай. — Не мешай! Это государственное дело! Я сборщик податей! Выведите его отсюда, нечего тут стоять!

Трое солдат в полном вооружении придвинулись к Андрею, но не успели они схватить его за руки, как он спокойно сказал:

— Я родственник этой женщины и привез деньги, долг, я брал у ее мужа. Сколько она должна?

Мытарь кивнул солдатам, и они отошли от Андрея, так и не узнав, как близки они были к смерти.

— Если родственник… ладно! Она должна подати за два года — десять золотых. Староста сказал, что она отказалась платить по ерундовому поводу — мол, наторгует и отдаст постепенно. А государство не может ждать! Посему мы описываем ее имущество, с тем чтобы вывезти все более-менее ценное. А ты точно ее родственник? Что-то вы не шибко похожи!

— Я дальний родственник, — усмехнулся Андрей, посмотрел на удивленно раскрывшую глаза женщину и незаметно ей подмигнул. — Я покрою ее долг, прекратите опись, сейчас я принесу деньги. А зачем собаку-то убили?

— Так она войти не давала! — буркнул один из солдат. — Распустились эти крестьяне, совсем страх потеряли! Бесполезные скоты, только жрать да плодиться!

— Так, хватит болтать, Антон! Иди, родственник, неси деньги! Заплатишь — что же, мы уйдем… до следующего раза. Подати — дело святое, поняла, Аграфа? Радуйся, что твоих щенков в рабство не взяли, в следующий раз так и сделаем! В столице любят мальчиков — продадим в бордель, вот и будут тебе подати за несколько лет вперед! — Бугай заржал, ему вторили помощники и солдаты.

Андрей почувствовал, как у него задергалось веко, и быстро вышел, чтобы не поубивать эту шатию — этого делать было нельзя ни в коем случае, тем более на глазах толпы крестьян, иначе через несколько дней появится карательный отряд, и тогда пощады не жди.

Он подошел к повозке и сказал Федору хриплым голосом:

— Дай сорок золотых!

Его еще трясло от возбуждения, тело просило боя, ему страшно хотелось убить всех, кто пришел со сборщиком податей, а также разогнать толпу равнодушных, скалящихся на чужую беду зевак во главе со старостой.

— Ты чего задумал, Андрей? — с тревогой спросил Федор. — Деньги у нас есть, конечно, но если раздавать их на каждом перекрестке, этак не напасешься! Ты хорошо подумал?

— Я тебе говорю — дай сорок золотых! — рявкнул Андрей и, скрипнув зубами, тихо добавил: — Иначе я сейчас поубиваю этих козлов!